— Нет! — твердо возразил Тимур. — Ты что-то путаешь.
Сарай-Мульк-ханым участливо предложила ей:
— Ты, может, сперва отдохнула б с дороги?
Но Тимур прервал жену:
— Молчи! Не твое дело.
— Я, отец, не от дороги устала. Меня измучил ваш сын.
— Поссорились?
— Он все разрушает, отец!
— Давно?
— Третий год он нездоров. Упал с лошади, ударился головой — и началось.
— Расскажи.
— В Султании он велел разрушить тот прекрасный дворец, который вам нравился. Я спросила: «Зачем?» Он сказал: «Там замурованы сокровища, я их искал». Никаких сокровищ не оказалось. Но я ему поверила. Вдруг в Тебризе он приказал развалить гробницу Рашид-аддина, историка, а кости его приказал вынести и закопать на еврейском кладбище. Я опять спросила: «Зачем?» Он ответил: «Этот негодяй непочтительно писал о мусульманах». Я сказала: «Вы любите читать историю; разве там есть подобные поступки?»
Тимур переспросил ее:
— Он любит читать историю?
— Он приказал, чтобы ученый Наджм-аддин [так] перевел для него с арабского сочинения Ибн-аль-Асира. И хорошо вознаградил переводчика, а книгу бережно хранит.
— Вот как? А потом?
— Потом он вдруг крикнул: «О моем отце говорят, что он создает прекрасные здания. Я хочу, чтобы обо мне говорили, что я ничего не создал, но разрушил лучшие здания мира». Я сказала: «Ваш отец создает величайшее государство». Он ответил: «А обо мне скажут, что величайшее государство отца разрушил его сын мирза Мираншах. И прославят не отца, а меня, потому что разрушать веселее!» Я сказала: «Не следует так поступать!» Он расхохотался, а потом вдруг кинулся на меня, выхватил нож…
— Он не посмел бы!.. — крикнул Тимур, вскакивая, глядя на сноху округлившимися глазами.
Но сдержал себя и, не веря ей и от этого успокаиваясь и желая успокоить ее, покачал головой:
— Нет, он… Не осмелился бы. Я его знаю: смелости в нем нет!
— Отец!
Тимур уловил и попрек и скорбь в этом слове и подошел ближе.
Она торопливо распоясала верхней халат; распахнула нижний халат:
— Смотрите!
Тимур отступил, не сводя глаз с ее рубахи.
— Я не снимала ее, отец, всю дорогу. Я спешила показать ее вам.
Изрезанная ножом, густо запятнанная засохшей кровью, ее рубаха дрожала перед глазами Тимура.
Брови старика опустились к глазам. Глаза потупились. Он безмолвно стоял, сразу осунувшись, тяжело думая о чем-то.
Севин-бей нетвердой рукой пыталась завязать тесьму халата, но зеленая кисточка мешала ей затянуть узелок.
Сарай-Мульк-ханым запахнула ее халат и обняла сноху.
Старик отошел от них, опустился около окна, прижал ладонь к глазам и заплакал, тяжело содрогаясь.
Только правая, сухая рука оставалась безучастной и беспомощной.
* * *
Он сидел один в темноте, около окна.
Он знал, что Мираншах безумствует в странах, доверенных его разуму: об этом рассказал гонец, об этом сообщили проведчики. От других людей было известно, что в Иране и в Азербайджане народ осмелел. Неизвестные люди нападали на воинов, приходилось усиливать охрану караванов, проходящих через эти земли на Самарканд. Распустились и бесчинствовали приятели Мираншаха, забывая об их долге укреплять власть в покоренных странах; налоги, взысканные с земледельцев, попадают не в казну, а в сундуки приближенных Мираншаха, а сам он пьянствует, охотится, расширяет и украшает свой гарем, опустошая казну государства. А за спиной у Мираншаха безбоязненно и безнаказанно хозяйничает осман Баязет с очень большим, с очень крепким войском.
В Герате властвует другой сын Тимура, отец Улугбека, Шахрух. Этот не пьет вина, не любит охоты и столь послушен своей жене Гаухар-Шад, что даже гарем свой не расширяет. А ведь Шахруху нет еще и двадцати пяти лет! Он предан благочестию и наукам. Пять раз в день он перед всем народом выходит в мечеть на молитву, а в остальное время читает книги или ведет душеспасительные беседы с благочестивыми людьми. Он ничего не берет себе из государственной казны, но и обогатить эту казну не стремится, а мог бы: у некоторых из его соседей можно было бы кое-что добыть; деньги он тратит на покупку книг, окружил себя переписчиками книг, художниками, украшающими книги, ханжами, дервишами, какими-то сирийскими шейхами, блюстителями мусульманских истин. А делами государства занимается его жена, Гаухар-Шад, мать Улугбека, — своенравная, беспокойная дочка спесивого, заносчивого Гияс-аддина Тархана.
