Шустрые палачи ловко, как неживых, поставили осужденных на колени.
— Молитесь! — прорычал золотой всадник и начал громко читать молитву над притихшей площадью. Но слов ее он не знал, никак не мог заучить, и только рычал, то чуть подвывая, то быстро и неразборчиво бормоча, звуком голоса подражая словам молитвы.
Когда ему показалось, что для молитвы прочитано вполне достаточно, он снова отчетливо и громко проревел:
— Аминь!
И вся площадь глухим гулом повторила: «Аминь!», и воины, и народ, и палачи — все провели ладонями по бородам вниз, в знак покорности милостивому, милосердному.
К золотому всаднику подскакал есаул. Начальник городской стражи передал есаулу бумагу для исполнения, а сам на вертящемся коне отъехал к подножию галереи.
Один из палачей вынул из ножен саблю, отступил на шаг и рванулся, будто кинул себя вперед, но устоял на месте, а голова караван-вожатого вдруг откатилась в сторону, туловище сперва село на пятки, потом повалилось набок, дернув привязанные к нему руки Сабли.
Сабля не двинулся, словно деревянный, и, когда палач снова отступил на шаг, только чуть ниже склонил голову.
— Плохой удар, — сказал Джильда, — скосил челюсть.
— Высоко взял, — согласился святой сейид Береке.
Палач бережливо вытер клинок об одежду казненного Сабли, и палачи, повернувшись, пошли вслед за стражами, а стражи вслед за золотым всадником.
Улугбек оглянулся на привычное, довольное, с плутоватой усмешкой в глазах, лицо Джильды.
Джильда не торопился посторониться перед царевичами, и Улугбек был раздосадован этим.
Они прошли внутрь дворца и узнали, что Тимур все это время играл в шахматы с Мухаммед-Султаном.
Услышав их, Тимур, не оборачиваясь, поднял палец, предостерегая:
— Не мешайте!
Царевичи присели на краю того же большого ковра, присматриваясь к игре.
— Берегись! — крикнул Тимур и сделал тот двойной ход конем, на который игрок имеет право один раз за всю игру, ход, который игроки берегут на крайний случай. Оказалось, ферзь Мухаммед-Султана попал под удар дедушки. На выигрыш почти не оставалось надежды, но внук двинул слона, и неожиданно игра снова осложнилась.
— Какой индийский слон! — в раздумье пробормотал Тимур, быстро ища место для ответного удара.
И вот простой ход конем вдруг определил победу Тимура.
Дедушка отлично играл, редко удавалось ему найти опасного противника. Он отвернулся от доски, словно сразу о ней позабыв, даже не порадовавшись победе, ибо никогда не сомневался в своих силах.
— Ну? — спросил он младших внуков. — Где были?
— Смотрели наказание.
— Армянин доволен?
Царевичи переглянулись: какой армянин? Как это дедушка всегда все знает?
А Пушок между тем приступил к есаулу.
Есаул, спешившись, стоял, строго следя, как стража отгоняла любопытствующих из народа от казненных.
Деловито перешагнув через синюю струйку крови, Пушок спросил:
— Великий есаул! А где же моя кожа?
— Какая? — озадачился есаул.
— Похищенная злодеями.
— Этими? — пнул есаул одну из двух голов, валявшихся у его ног.
— Ими!
Есаул шутливо наступил на голову и повернул ее вверх лицом. Судорога еще двигала мертвыми щеками, рот Сабли открылся, и на губах, как почудилось армянину, мерцала мелкая дрожь.
— Вот, спрашивайте: «Куда спрятал?» А мне откуда знать? Он не признался.
Пушок жадно глядел в помертвелый рот: а вдруг и вправду голова заговорит и скажет, — ведь ему необходимо знать, куда ж они сволокли триста пятьдесят тюков его кож; ведь где-то они еще лежат; ведь не могли, не успели же они сбыть весь товар за столь недолгое время; ведь так ловко, так скоро их поймали и так строго, по справедливости, наказали, а товар опоздали захватить. Неужели опоздали?
Он смотрел на темную голову. Судороги застывали, лицо мертвело, словно сквозь кожу проступал белый воск… И теперь никто в мире не сможет ответить купцу по такому неотложному делу.
Растерянно Пушок постоял еще, словно все еще ожидая ответа от головы, размышляя: «Караван-вожатый, какой негодяй, был, значит, с ними в сговоре, сам к ним караван привел!»
Он негодовал на этих мертвецов, и это негодование сейчас заглушало весь ужас полного разоренья; он еще не решался об этом думать: горе купцу, разорившемуся в чужой земле. Дома ему помогают купеческие братства, там можно оставить в залог дом или землю или найти поручителей, а тут братства армянских купцов нет, а другим нет дела до армянина, рухнувшего в преисподнюю.
