Я потянул ручку на себя – дверца отворилась. Мне страшно было поднять глаза. Теперь еще одна дверца из органического стекла, которую я открыл легким движением указательного пальца. И опять меня сковал страх, невозможным показалось заглянуть внутрь термостата. Теплым духом жизни пахнуло из темноты, я качнулся вперед, словно в приветственном поклоне, и смело взял один из флакончиков с розовой жидкостью. В подслеповатом свете лампочки едва ли можно было что-то разглядеть, но я видел кожей собственных пальцев: луковица волоса… да-да! Луковица моего волоса дала всходы! Клетки, мои милые клетки пустили корни! Да, мои клеточки проросли, как прорастают зерна пшеницы, попавшие в благодатную почву. Мне не нужно было даже бежать к микроскопу – я знал это. Кто каждый день живет ожиданием чуда, тому не нужен никакой телескоп, чтобы его, это чудо, хорошо рассмотреть. Я стоял и не мог произнести ни слова, затем улыбнулся и клетки улыбнулись в ответ. Вдруг просияли их лица, заблестели глаза. О! Это были сладкие минуты блаженства, когда я увидел своих питомцев, живых, красивых, радующихся встрече со мной.
– Привет!..
Я просто вскричал, завопил от восторга. Ноги оторвали меня от бетонного пола, руки вскинулись вверх… На глаза навернулись слезы.
– Привет, золотые мои!
Я и прежде замечал за собой удушливые наплывы сентиментальности, когда горло перехватывал спазм трогательной душевной грусти и ноги вдруг теряли опору, но никогда еще в душе моей не пела так скрипка небесного блаженства. Есть, значит, Бог на этом свете, есть справедливость. Слава Тебе, Господи!..
«Слышал благую весть? Бог есть!».
Эти слова прозвучали откуда-то сверху. Я вперил взгляд в потолок. Тишина была первозданная. Я тотчас осознал, что в зловещей тишине, вцепившейся в меня, слова эти возникло немо: я просто знал, что это Он говорит со мной… Почему женским голосом? Я же тогда и представить себе не мог, что Тина…
Я был благодарен Ей за ту музыку, что тихо струилась пряным елеем из темноты термостата в мои оглохшие уши и наполняла невероятным блаженством мне душу и сердце, и мозг… Да, и мозг… Ведь это Он так усердно работал все эти дни и годы, чтобы Небо упало на землю и засветились, просияли глаза землян светом Небесным. Я это знал, но видел только полуслепые глаза Ушкова и красные от усталости глаза Юры, и крик в глазах Анечки, когда она слышала мат Шута, крошащего собственными руками самодельную допотопную установку для перфузии печени лабораторных животных.
Конечно есть! Разве я когда-нибудь сомневался в этом? Он во всем и всегда, и везде, и всюду! Бог в сиянии этих глаз и в жужжанье реле, и в …
Я же не знал, что не пройдет и… И мы с Тиной…
Щелк!..
Словно в подтверждение моих мыслей о вездесущности Всевышнего этот звук привел в действие мои руки. Почему до сих пор на руке перчатка? Я зубами, как пес, сорвал ее с правой руки и резким движением головы зашвырнул в темноту. Тот же час высвободившиеся из перчатки пальцы, как щупальца спрута, потянулись к чашечке Петри. Осторожным движением я снял верхнюю стекляшку и увидел их, свои клетки. Словно яркие звездочки, сметенные ладонью с чистого ночного неба, они сияли, мерцая всеми красками радуги, весело подмигивая мне и благодаря за освобождение из темного плена термостата. Единение было полным, проникновенным и доверительным. Наши души слились в безупречной гармонии, их музыка звучала в унисон с музыкой моего восторга, мы читали мысли друг друга.
Сейчас это кажется мистикой, но тогда я боялся шевельнуть пальцем, чтобы не разрушить возникшую сплавленность. Мне казалось, что это сон, и я не хотел просыпаться. Я дернул себя за мочку уха, дабы убедиться, что не сплю. Я не спал.
С этим белесовато-золотистым сияющим монослоем клеток нужно было что-то делать. Я стоял у термостата с распахнутыми, словно жаждущими обнять меня, прозрачными дверцами, держа в левой руке чашку с клетками, а правой уже шарил по поверхности стола в поисках пипетки. Идея пришла мгновенно, и я не мог отказать себе в удовольствии тут же проверить себя: ты – жив. Никакой лихорадочной спешки, никаких колебаний. Сначала нужно было приготовить бескальциевый изотонический раствор для отрыва клеток от стеклянной подложки. Баночка с динатриевой солью этилендиаминтетраацетата стояла на привычном месте, старые торсионные весы – и это меня не удивило – работали исправно. Нужно было рассчитать пропорцию, и я лихо это сделал в уме. Чтобы избежать температурного шока, жидкость необходимо было подогреть. Клетки снова были упрятаны в термостат и ждали своего часа. Теперь термостат, мне казалось, был единственным на земле живым местом! Я сказал им, что время пришло, пришла та минута! Они тоже ее дожидались. Дождались! Я снял пиджак и бросил его на кресло. Галстук болтался, как маятник, пришлось стащить и его. Теперь я точно знал, чего хотел. Чего, собственно? Конечно же, я нервничал, у меня колотилось сердце, и слезы то и дело вызревали в уголках моих глаз. Да, это было до слез трогательное предприятие – знать, что ты жив.
