Христос рождается - страница 11

— У Мити мамочка умерла! — вздохнул кто-то.

— Да она здесь, мамочка! Она здесь, здесь, здесь! — радостно зазвенело со всех сторон.

Поднялся столик со скатертью-самобранкой, и на нем грудой лежали конфеты, фрукты и игрушки.

Огоньки взяли их и повесили рядом с собой на елку.

— Где же мама? — спросил Митя.

— Здесь, здесь, здесь, — опять зазвенели огоньки, как колокольчики.

Теперь елка была готова. Она вся сияла огнями, и Митя видел, как между огней, по веткам порхали маленькие ангелочки с блестящими крылышками и светлыми кудрявыми головками. Они заигрывали с огоньками и тоже смеялись тихим, нежным звенящим смехом.

— Митя, Митя, Митя! — звали они со всех сторон.

— Иду! — радостно крикнул Митя и вскочил, но папа удержал его, притянул к себе и стал целовать его розовые, теплые щечки и удивленные заспанные глаза.

— Разве ты приехал, папа? — спросил Митя.

— Ну, да, мальчик. Только что, сейчас. А ты заспался. А теперь я пойду к бабушке, а ты одевайся, да поскорей: я тебя буду там ждать.

— Эммочка, Эммочка! — закричал Митя. — Эммочка, скорей же! Меня папа ждет!

Он уже был почти готов, когда вошел Петр и принес целый ворох игрушек.

— Извольте принять, — торжественно сказал он, — вся пожарная команда московской части, броненосец «Мишурный» и собственный телефон в ваше распоряжение.

— Телефон? — спросил Митя, и по его радостному личику, как легкое облачко, прошла какая-то тревожная и печальная тень. — Это мама прислала? Он стоял у меня здесь на столе. Я знаю.

— Да, они еще сами об всем распорядились для вас, — тихо сказал Петр, — а папа привезли. На столе, сударь, его не было.

Митя тряхнул локонами и недоверчиво улыбнулся. Он-то знал, что телефон уже был здесь всю ночь и звонил.

— А теперь пожалуйте к бабушке, — пригласил Петр, — там для вас тоже достаточно приготовлено.

— Сейчас! Сию минуту! — с озабоченным и деловым видом сказал Митя и взял трубочку телефона.

— Алло! Кто говорит? Мамочка, это ты? Мамочка, я все получил, благодарю тебя. Теперь я больше не плачу и не капризничаю. Я в новом костюме. Папа приехал. Я ему скажу, мамочка, чтобы он не скучал. У бабушки еще игрушки, Я потом тебе расскажу…

Он хотел положить трубку, но вдруг еще что-то вспомнил и спеша поднес ее обратно к уху.

— А сегодня за обедом мой любимый компот…

Петр слушал, и лицо его было строго и хмуро.

Разве он знал и помнил, что все люди, и живые и мертвые, так близки к Богу, что они не должны чувствовать разлуки?..

Везли елки. Мужики шли около лошадей, помахивая веревочными вожжами, а сзади, на возах покачивали и поскрипывали ветвями молодые, пышные, только что срубленные деревца. Те, которые лежали снизу, тащились прямо по снежной дороге, и все как будто вздрагивали, как будто старались еще приподняться. Уже заметно вечерело, и в воздухе все гуще и гуще перепархивал снежок. Мужики были мрачны и молчаливы. Им было досадно, что они запоздали, что начинается непогода, что лошади слабы и еле передвигают усталыми ногами. Все они были сердиты и друг на друга, и на лошадей и, среди молчания, изредка слышались только грубые окрики и хлесткие удары.

Обоз тащился, а кругом становилось все темнее и темнее. Как будто мелькнули где-то вдали огоньки города, как будто даже донесся до слуха протяжный звон соборного колокола, но сейчас же опять все исчезло; откуда-то со свистом и хохотом налетел ветер, закрутил в воздухе снегом, нагнал черные тучи и заиграл и запел, точно вырвался откуда-то на волю, мощный и яростный. Сразу ни стало ни неба, ни земли, ни свободного пространства между ними. Все смешалось. Всюду был только снег и снег. Падал ли он с неба, или поднимался с земли, или несся ветром по воздуху — разобрать уже было невозможно. Лошадь переднего возчика остановилась.

— Но-о! — свирепо крикнул он, и начал бить ее как и чем попало. И среди ночи глухо раздавались те же крики, голоса без слов, озлобленные и негодующие. На возах топорщились, колыхались и как будто жалобно стонали срубленные елки.

Вдруг впереди переднего воза, на самой дороге, завилась и взметнулась к небу гигантская воронка. Все поле ахнуло и не то захохотало, не то взвыло от ужаса. Возчику залепило глаза, а он опять стал видеть, ему показалось, что впереди, в нескольких шагах, будто идет кто-то или бежит; и не то это — зверь, не то — человек.