В общем, идти к тете Зое я отказался. Вернулся домой и вытащил из подвала закатки, что стояли на средней полке. Вода прибывала. К обеду она уже заливала дорогу у дома Погребняков. Сразу же появилось городское начальство. Прислали грейдер. Она два раза прошелся вдоль нашего огорода, а толку? Островок полностью затопило. Вода в нашем колодце обрела коричневый цвет, ее можно было черпать ведром, без всякого журавля. Лужа, с которой все начиналось, с одной стороны подпирала фундамент, а с другой - постиралась до дальних грядок.
Екатерина Пимовна геройствовала у своего порога. Собирала тряпкою воду, просочившуюся сквозь мешки, и выплескивала во двор полные ведра. Лишенный ошейника "кобелюка", очень культурно бегал по улице, всех сторонился, ни на кого не гавкал, а лишь, обсыкал заборы соседских дворов.
Мы с бабушкой пообедали без аппетита. Дед вообще домой не пришел. Они с мужиками перекусывали по-походному, не отходя от лопат. Там, где вода из кювета прорывалась сквозь насыпь с жилой стороны, ее останавливали гуртом, то есть, всем обществом.
Летнее солнце проглядывало сквозь белые кудрявые облака, давило влажною духотой и, как будто, ехидно посмеивалось: "Мое дело обеспечить температуру, которую обещали синоптики, а что там еще происходит? - это касается только вас".
Последний аврал случился в районе двора Жохаревых. Я относил деду фляжку с холодным компотом и видел, как мутный поток в кювете, вдруг, закружился воронкой и нашел себе новое русло - неудержимо хлынул из-под нижнего ряда мешков.
Дядька Трофим приволок из сарая лист кровельного железа, отдал на растерзание кучу деловой глины, приготовленной для штукатурки внешних стен нового дома. А Жох сидел верхом на заборе, беззаботно болтая ногами, и делал вид, что всеобщая суета его не касается. Меня он принципиально не замечал. Старательно отворачивался.
Самое интересное в наводнении - это его спад. Люди устали стоить на ногах. Они рассаживаются по скамейкам у близлежащих дворов. Изредка, то один, то другой, выходят к обочине, чтобы проверить, все ли в порядке. А у меня еще силы невпроворот, и работа не бей лежачего. Максимум, что попросят, это сбегать за куревом, или справиться, как там дела у бабушки Кати. А остальное время я торчу на дороге. Здесь у меня свои ориентиры. Я первым увижу, когда неприметный камешек высунет из-под воды серую плешь, стремительно подсыхающую в лучах вечернего солнца. Потом, где-то рядом, обнажится другой, третий. Это значит, пик паводка уже позади. Можно порадовать деда.
- Да ну! - недоверчиво хмыкает он. - Не может такого быть. Тебе показалось.
Не хочет вставать. Ноги отказываются идти. У него там рана на ране. И кулаки поднимали на вилы, и финны стреляли пулями, и немцы осколками рвали. Я тоже в сопоставимые годы не шибким-то был марафонцем. Ох, и крутило на непогоду мою ходовую! Нет,
нас, стариков, время не лечит, а учит беречь силы. Впрочем, какой я сейчас старик? - только душой...
- А ведь правду сказал мальчонка, спадает вода, - кто-то из взрослых не выдержал, сходил на дорогу. - Наша взяла, мужики!
Дед встает, тяжело опираясь на штыковую лопату:
- Пошли, Сашка, домой. Отвоевались!
Река будет отступать по три сантиметра в час, и успокоится в русле ближе к утру, когда стая голодных ворон закружится над островком, вылавливая из луж зазевавшихся пескарей. За водой для питья придется ходить к железной дороге. Там, за железным баком, у смотровой ямы, стоит технический кран. С него навсегда снимут ручку, когда в нашем депо не останется ни одного паровоза.
"Всему свое время, и время каждой вещи под солнцем".
А солнце еще не село. После ужина, всех мужиков с Железнодорожной улицы опять ожидает аврал. Нужно будет убрать с обочин мешки с песком, кое-где выровнять грунт, да привести в порядок дворы, где живут одни вдовы.
Закончится все у бабушки Кати. Она вымоет пол последним ведром воды, принесенным стихией, накроет на стол и позовет все общество в хату. Каждому персональный поклон. Только я туда уже не пойду. Усталость на глаза давит. Да и негоже слушать мальчишке пьяные разговоры. А дед уже думает о завтрашнем дне.
