Я лежал, укутавшись с головой в красное атласное одеяло, и прощался с этим незабываемым прошлым. И кто б мог подумать, что оно было настоящим?
- "Охо-хо!" - скрипнула койка в маленькой комнате, и бабушка включилась в работу.
Может, ну ее на фиг, ту школу? - подумалось вдруг, - прикинусь больным, откосячу? Да только у деда такие фокусы не проходят. Раскусит все одно, надо вставать.
На улице было грустно и пасмурно. Виноградник ронял холодные капли на мою голую спину. Хороший был ливень. С крыши по водостоку, за ночь набежало почти полное корыто воды. По дну уже плавали, свернувшись в тугие кольца, четыре больших червяка. До сих пор понять не могу, откуда они там берутся? С земли им в корыто ни за что не залезть. Неужели падают с неба? За это их, наверное, и зовут дождевыми червями?
Ливневая вода мягкая, ласковая. Бабушка ее собирает для того, чтобы мыть голову. Волосы у нее до сих пор богатые - косища по пояс. Она ее скручивает на затылке, пришпиливает заколками, прячет под цветастый платок. И, главное, ни единой седой прядки! А ведь хлебнуть Елене Акимовне пришлось изрядно: два голода, две войны, оккупация.
Из четырех дочерей, которых она выносила, осталась только моя мама. Остальные умерли в младенческом возрасте, и стали моими ангелами хранителями. Так говорила бабушка, когда возила меня им "показать". То ли весной дело было, то ли осенью? Помню только, что в воскресенье, потому, что магазин не работал. Дед взял у Ивана Прокопьевича бричку с лошадкой, и засветло, всей семьей, мы отправились в дальний путь.
Колеса гремели железными ободами, прыгали на ухабах Взрослые сидели на передке. Мне, как единственному пассажиру, было взбито походное ложе из душистой соломы и одеял. Да только от тряски оно постепенно разъехалось, и я проснулся.
Чтобы сократить путь, ехали "напрямки", по бездорожью. Как бывший председатель и агроном, дед знал все поля наизусть.
Много колхозов было в его трудовой биографии: в "Кужорке", артели "Свободный Труд", Унароково, Красном Куте, на хуторе Вольном. Иные из них не сыщешь теперь на самой подробной карте.
Дорогу я толком не помню. Однообразный пейзаж, скучный, глазу не за что зацепиться - поля да посадки. Да и было мне года четыре с лишним. А вот место, куда меня привезли, до сих пор перед глазами стоит. Это было не кладбище, а небольшая поляна, заросшая низким кустарником. Три приземистых холмика я заметил только после того, как бабушка стала ползать по ним на коленях, причитать и целовать траву. Тогда я впервые увидел, как она плачет.
Двигатель и коробку у меня хватило ума с вечера спрятать в сарай. Пока бабушка разжигала залитую ливнем печку, я умылся и протянул переноску.
Плитка получилась лучше, чем я ожидал. Даже слова "Цена 99 коп" можно было вполне прочитать, хоть они и отпечатались наоборот. В нашем дворе я бы такую положил не задумываясь, а
вот там, куда заезжают грузовые машины, ее надолго не хватит. Нужно будет Петру подсказать, если успею, чтобы армировал, а
лучше всего, добавлял в раствор гранитную крошку. Ее разгружали недалеко от смолы, напротив деревянного мостика, за которым живет Витя Григорьев. Нечасто, но разгружали.
На плитке закипала вода. Бабушка у кухонного стола лепила вареники с "вышником". Все в этом доме шло своим чередом. Мне будет не страшно покинуть его навсегда. Потому, что я знал самое главное: с моим уходом в небытие, этот мир не исчезнет, не растает бессловесным фантомом, а будет расти, развиваться, творить иную историю, купировать раны, которые я нанес своим беспардонным вторжением. Только б не выбросил он по пути этот дом и этот колодец. Впрочем, это уже зависит не от меня.
Дед приехал в мокром плаще, усталый, продрогший. Бабушка, загодя, затопила домашнюю печь в маленькой комнате. Пока она накрывала на стол, он сидел у раскаленной заслонки, согревал озябшие руки и курил, пуская струю дыма в открытое поддувало.
Я принес ему из сарая образец тротуарной плитки. Дед скользнул по моей поделке равнодушным, невидящим взглядом и вежливо вымолвил: "Добре..."
Он действительно ночью ловил воров, охранял территорию. Я это точно знаю потому, что не раз и не два ходил к нему на дежурство - приносил горячее к ужину. Пару раз ночевал в сторожке, на широкой скамье, под его теплой фуфайкой.
