А пацанов на нашем краю к той осени вымахало! Собрались на пустыре, где когда-то играли в войну - лопаты и ведра на драку. Только Петя Григорьев как всегда сачканул, сослался на радикулит.
Ведра по четыре всего-то в опалубку высыпали - нету работы, закончилась. Поссали всем обществом в красный угол, чтобы Вовкина теща пореже в дом заходила, а тут и его мать:
- Просим к столу!
Аж неудобно. Если по совести посчитать, каждый из нас и на кусок хлеба не заработал. Отказываться тоже нельзя. Подумают, что типа побрезговал. Надо короче, уважить. Зря, что ли, хорошие люди старались, бабушку мою к борщам привлекали?
Стол Хурдаковы накрыли не в доме, а во дворе. Длинный стол, составной, застеленный разноцветными скатертями. От калитки - и до самого огорода. Посуду позычили у соседей, чтобы хватило на всех. Вино покупное. Как сейчас помню, "мужик с топором".
К рукомойнику протискивались бочком. Там Вовкина молодая жена с мылом и полотенцами. Каждому пацану уважуха: "спасибо" и персональный поклон. Я, кстати, тогда впервые взрослым себя ощутил.
Только налили по первой, тост не успели произнести - тут, как тут хитрожопый Петро. Склонился над низким штакетником, что делит дворы по меже:
- Ну что, соседи, закончили? Я бы помог, да вот, прихворнул.
От такой беспросветной наглости, все замолчали, но Вовкина мать разрулила неловкую паузу:
- Проходи, проходи, Петя! Откушай, чем бог послал. Это дело такое, с каждым может случиться.
Все пацаны промолчали. Гаденько на душе, но кто мы такие, чтобы распоряжаться в чужом дворе? Только Витя Григорьев не выдержал. Бросил ложку, да как заорет:
- Петро, крову мать! Если сядешь за стол, я уйду!
И точно, ушел. Даже к рюмке не прикоснулся.
Эх, жизнь, как ты несправедлива к людям хорошим, а разное недоразумение лелеешь, поддерживаешь наплаву. Витьку когда еще закопали. Мы с дочкой его, Оксанкой, забирали тело из морга. Руки ломали до хруста, втискивая его в белый костюм. Остальным обитателям дома Григорьевых было не до того. В семействе, где каждый сам за себя, решались денежные вопросы. Нинка, супруга покойного, получала в районной администрации пособие на погребение. Петька выбивал "копачей", грузовую машину и материальную помощь от семсовхоза, где дубачил в огородной бригаде. У него лучше всех получалось раскрутить кого-нибудь на наличные. Работа считай, тем и жил. А уж хвосты обрубать - в этом деле ему вряд ли найдется равный. Придуривался на свежей могиле. Делал вид, что в обморок падает. Поднялся потом, зенки свои вылупил - и прямо по пахоте, в сторону от дороги, чтобы мы на автобусе его не догнали. Это он материальную помощь от семьи и от общества уносил, чтобы пропить сам на сам. Мы-то с Рубеном нашли, чем глаза залить, а вот старушек соседок жалко. Для них это крушение всех канонов.
Вот такой индивидуум коптит на земле в свое удовольствие. И меня пережил. Детей - Витькиных и своих - оставил без крыши над головой. Хату продал за мешок сухарей. Ну, там не хата уже была, а притон. Кто с бутылкой - тот и хозяин. Если что-то украли в округе - искать тут. Оксанка в свои восемнадцать, успела два раза родить.
С деньгами Петро пролетел впервые в своей карьере. Как ни скрывался, вычислили. Была у нас в девяностые гоп-компания наркоманов в законе, добровольных осведомителей при ОБНОН. Ну, поколение некст, наглючее, молодое. Боролись они с пьянством на нашем краю. Отлавливали датеньких мужиков, опаивали их клофелином, а с утра предъявляли счет по итогам игры в буру. Как старожил, Петька был и об этом наслышан. Но почему-то считал, что такое может случиться с кем угодно, только не с ним. В общем, купился он на бутылку паленой водки (халява, святое дело, да и опохмелиться хотелось), оставил там все, что зашито в трусах, еще и должен остался.
Пропал он после того случая. Года четыре не появлялся. Я уже думал, хана мужику, ан нет. Заглянул к соседке моей. Рассказывал, как пас в горах отару овец на черкеса хозяина. А потом его, то ли освободили, то ли сам убежал. Живет сейчас у своего сына. Внуков нянчит, учит их справедливости и добру.
