В моей квартире тоже кое-кто появляется, но это секрет.
– Они тебе крапиву подложить не могли. Вывод – ты сама ее положила.
– А коврик?
– Он тебе надоел. И ты просто привлекаешь к себе внимание, – Дэн зевнул с подвыванием, неприлично и явно демонстративно.
– И еще у меня тут случай был странный…
Я рассказала Дэну про воющую соседку с четверного этажа. И как она меня матом послала. На этот раз он выспросил все до мельчайших деталей, хотя там и рассказывать особо нечего.
Когда Дэн ушел, я вдруг подумала – мне с ним просто. Потому как я его не интересую, как и все девушки на свете. Минус только один – у нас похожий вкус. Нам нравятся высокие, деятельные, веселые и творческие личности с длинными волосами. Только мне, в отличие от Дэна, чаще везет на взаимность.
Перед сном я зачем-то проверила почту, посмотрела новости у друзей по контакту, решила, что никакие они мне не друзья, раз не пишут комментов под моими фотками. Написала в графе «Что у Вас нового» философскую мудрость своего знакомого, Вовы – «чем просить и унижаться, лучше стырить и молчать». И здорово удивилась, когда буквально через пару секунд мне ответили, исправили слово «стырить» на другое, Вовино. Наверное, его мудрость была общеизвестной.
Глава 4. За полгода до первого звонка. Говнарь Вова
В душной прокуренной комнате, пропахшей уверенным перегаром, заседали озлобленные великовозрастные говнари. Из какой-то извращенной вежливости, распахнуть окна они посчитали верхом невоспитанности. Мотивируя этот гуманный поступок уважением к соседям. Но на деле причины были иные. Окна не открывались последние лет десять, а хозяин квартиры – Вова, решил, что соседи могут и настучать, учитывая тематику беседы и неспокойные времена. Во всяком случае, он так объяснил свое нежелание впустить в помещение немного относительно свежего воздуха. Говнарям Вовино объяснение пришлось по душе. Оно поднимало их самооценку. Ну как же – не просто так выпивают, а о судьбах Родины думают. А вдруг под окнами затаились коварные единороссы, которые жаждут упечь свободолюбивых инакомыслящих в обезьянник?
В тот день двухнедельный процесс жарких обсуждений забрел в тупик. Буквально час назад водка и пиво закончились, а из курева в ход пошло содержимое пепельниц, поголовно спертых из кафе. Для большинства эта квартира показалась бы полным быдлятником, а для ее обитателей она была осколком рая, но внезапное прекращение бухалова привело к приступу острой коллективной депрессии.
– Вован, друг ты мой сердешный. Разливай, – заначка, добытая с антресолей, аккуратно наполнила пластмассовые стаканчики не первой и даже не третьей свежести.
Отчего таинственные русские души встрепенулись, требуя немедленного очищения.
– Ну, и какая падла мне ответит – прочему мы так ненавидим наше правительство? – прохрипел осипший голос Панка, пожалуй, самого необычного типа из всей компании.
Тишину нарушало звонкое тиканье старого будильника. Все, как завороженные, мысленно отсчитывали секунды, отделяющие вопрос от ответа. Потом, не сговариваясь, уставились на гипсовую голову Ленина, водруженную на внушительных размеров тумбочку. Замызганный Ленин сильно смахивал на одного из говнарей, смотрел мертвыми ехидными глазами буддиста и отвечать не собирался.
Скрипнула потертая кожа косухи. Рука дернула молнию на рукаве и оторвала замок. Брошенный на край суповой тарелки, полной килечных скелетов, он пронзительно клацнул.
– Нужно спросить у младенца. Его устами истина глаголет. Я дело говорю, господа философы, – выдав собранию истину, несвежий Панк решительно двинулся к выходу.
Вместо младенца подвернулась я. Шла себе из булочной, с твердым намерением выпить чаю. И больше не налегать на булочки с корицей, от которых можно здорово растолстеть. Размышляя, что если тебе положено около двухсот рублей в день на питание, противопоказано заходить в кондитерские.
– Все, перехожу на каши и овощи, – зная, что клятва будет нарушена, решила я.
И возмездие было мгновенным – на меня во дворе напали пятеро обезумевших говнарей, одетых как допотопные рокеры, первым желанием было удрать. Но, загнанная в угол двора, я была в прямом смысле приперта к стенке. Маркел гавкал неподалеку, не решаясь подойти на расстояние пинка. Я его даже запризирала – тоже мне, защитник!
