— Стыд какой… — спокойно и негромко сказала Анфиса Петровна. — Всех больных разбудила, всех растревожила. У других, может, еще больше горе, чем у тебя. Но они терпят, они тебя жалеют.
— Почему я не умерла? — крикнула девочка. — Боже мой, мне никто не сказал… Я ничего, ничего э т о г о не знала… Нет, нет, я не буду жить! Я хочу умереть…
— Помереть — дело нехитрое. — Анфиса Петровна отпустила руки девочки и прикрыла ее плотней одеялом. — А живут люди и не с такой бедой. И живут, и жизни радуются! Я тридцать пять лет здесь, навидалась, насмотрелась…
Девочка замолчала и уставилась на стену своими блестящими, темными глазами. Анфиса Петровна отошла, показав Тоне рукою на табурет. Тоня робко села. Из палат по-прежнему доносился негромкий тревожный шумок. Потом все умолкло. Наступила тишина.
— Почему я не умерла? — сказала девочка. Сейчас она говорила шепотом, но он был еще страшней, чем крик. — Почему я не умерла?
— Ты привыкнешь… — сказала Тоня и сама испугалась того, что она произнесла. — И ходить будешь. Ведь ходят же люди… — Она растерянно замолчала.
Девочка медленно повернула голову и посмотрела на Тоню тяжелым взглядом.
— Привыкнешь… — сказала она с ненавистью. — Тебе легко говорить. У тебя руки-ноги целы. Что ты знаешь? — Она опять отвернулась к стенке.
Тоне была видна ее смуглая щека, завитки волос над розовым ухом и родинка, нежная коричневая родинка на шее. Она смотрела на эту родинку, не зная, куда деваться от жгучего стыда, проклиная себя за беспомощность.
— Что ты знаешь? — повторила девочка глухо. — Ничего ты не знаешь.
И вдруг Тоня неожиданно для себя самой не сказала, а как бы выдохнула:
— Нет, знаю.
Девочка молчала.
— Знаю, — повторила Тоня с отчаянным усилием. — Ты не думай, что я ничего не переживала, — продолжала она, лихорадочно соображая, что сказать дальше. — Я страшно много пережила.
Девочка по-прежнему не смотрела на нее. Потом мучительно помотала головой и укусила себя за палец.
— Замолчи, — сказала она сквозь зубы. — Пожалуйста, не говори больше ничего.
— Повернись ко мне! — сказала Тоня умоляюще. — Слышишь? Повернись ко мне! Я расскажу тебе то, чего никогда никому не рассказывала. Поняла? Расскажу тебе одной.
Девочка по-прежнему лежала лицом к стене.
— Понимаешь, — сказала Тоня шепотом. — Я люблю одного человека. Давно люблю, еще с восьмого класса. И вот можешь себе представить, что случилось. Он шел в школу и попал под трамвай. И ему отрезало ногу. Всю, до самого бедра. — Она остановилась, охваченная ужасом от собственной неожиданной выдумки.
Девочка молчала, повернувшись лицом к стене.
— Но сейчас он ходит, как все люди, — сказала Тоня дрожащим голосом. — Ты слышишь? Как все обыкновенные люди. Он кончил школу и выдержал экзамены на медицинский. Я провалилась, а он выдержал. И я его люблю. И я его всегда буду любить, всю жизнь.
Девочка продолжала молчать, глаза ее были закрыты.
— Ты слышишь меня? — спросила Тоня с отчаянием.
Девочка ничего не ответила.
Молчание тянулось долго, так долго, что у Тони остановилось дыхание. И вдруг губы девочки тихонько зашевелились, и она спросила, не поворачиваясь к Тоне:
— Как его зовут?
— Митя Чечик, — сказала Тоня и вдруг заплакала.
Она плакала оттого, что неожиданно для себя самой поняла, как сильно она любит Митю Чечика и как это было бы ужасно, если бы с ним действительно случилась беда. И еще оттого плакала, что поняла: она его все равно любила бы, что бы с ним ни случилось. Ей было бесконечно жалко девочку и Митю Чечика и почему-то было жалко и себя, и от этого она плакала еще горше и вместе с тем чувствовала охвативший ее странный пронизывающий холодок, похожий на ощущение счастья.
Девочка по-прежнему лежала, повернувшись лицом к стене, а Тоня продолжала что-то говорить, не вытирая глаз. Наконец она остановилась.
— Это хорошо, что ты его любишь, — сказала девочка хрипло, и губы ее задрожали.
— Послушай… — Тоня взяла ее за руку. — Теперь попробуй уснуть. Очень тебя прошу. Пожалуйста, попробуй уснуть.
— Только ты не уходи, — сказала девочка.
— Никуда я не уйду, что ты! Все время буду тут.
— Наверное, я никогда не смогу заснуть, — сказала девочка сонным голосом и тут же задышала глубоко и ровно.
