— Ты не знаешь разве?
— А я в это никогда не поверю.
— Сам поверить не мог, — согласился Сеид-рза. — Что поделаешь? Война! Не такое с людьми делала.
— Зачем ему столько хлеба? Может, он людям его раздавал? Голодающим…
— Может быть… не знаю. Все были поражены. Честнейший человек. Я пытался вытащить его. Нашел людей. Но он во всем признался и собственноручно подписался. Мать твоя слышала на суде. Мы были потрясены… А как ты? Что у тебя произошло? Воевал как герой — полно орденов?
— Медалей, — уточнил Юсиф.
— Медали тоже неплохая вещь. А почему дезертировал?
— Я не дезертировал, — возразил Юсиф, — а домой поехал, когда война кончилась.
Сеид-рза рассмеялся.
— Слышал, слышал. Ну и правильно: что в окопах сидеть без дела. И сколько тебе дали?
— Два года. Но потом помилование пришло.
— Кто же тебя выручил?
— Не знаю.
— Кто-то просил за тебя, если помиловали. Так просто такие вещи не делаются. Ты чай пей, остывает.
— Спасибо.
— Значит с тобой мы решили. А я, честно говоря, уже обижаться начал. Жду, жду, а ты не приходишь. Мы же близкие люди, с отцом твоим росли вместе.
— Я знаю, — Юсиф отпил глоток чаю и встал…
Моя жена часто рассказывала мне и детям об отзывчивости своего отца; после поездки в Кисловодск самым ярким примером необыкновенной доброты Сеид-рзы стала бескорыстная помощь, оказанная Юсифу, который за сделанное ему добро отплатил черной неблагодарностью. В конце девяностых, когда жизнь нашего старшего мальчика оказалась в зависимости от того, поможет или не поможет нам сын Юсифа, и мы ждали ответа на письмо моего отца как приговора судьбы, она изводила нас упреками, что в этом письме не был упомянут важнейший, по её мнению, довод: в самое тяжелое для Юсифа время не кто иной, как её отец дал огромную сумму на приобретение дома, без которого Юсифу не удалось бы увезти Гюлю в Кисловодск. По логике моей жены, самим своим появлением на этот свет сын Юсифа и Гюли был обязан её отцу, Сеид-рзе…
Гулам семенил впереди, прихрамывая на одну ногу; он то и дело оглядывался, проверяя, не отстал ли от него Юсиф, и вдруг остановился.
— Тут камень должен быть, я специально его положил, чтобы запомнить, откуда нужно направо повернуть.
В спускающихся сумерках казалось, что дома вокруг пустыря, по которому они шли, отступают в темноту, расширяя его пространство.
— Здесь он был, — неуверенно сказал Гулам, шаря глазами по неровной глинистой почве, — точно помню, — наконец взгляд его наткнулся на какой-то камень, — вот он! Я же говорил!
— Это футбольные ворота, — сказал Юсиф, — видишь, рядом еще один лежит…
Гулам осмотрел и другой камень, заменявший вторую штангу ворот, и покачал головой.
— Это не тот.
Вернувшись к первому камню, он окинул взглядом дома вокруг пустыря и решительно пошел вправо. Чуть позже, когда они шли уже вдоль старого каменного забора, он неожиданно подпрыгнул и достал какую-то палку.
— Впереди собака, — объяснил он Юсифу, — я специально палку здесь положил, чтобы отогнать её в случае чего…
При этих словах раздался лай и из ворот, с которыми они поравнялись, выскочила здоровенная дворняга. Гулам проворно отбежал в сторону, отчаянно размахивая палкой. Юсиф собак не боялся, поэтому прошел мимо ворот спокойно. У следующих ворот Гулам остановился, осторожно оглянулся по сторонам; убедившись, что за ними никто не наблюдает, он попытался их открыть. Но ворота оказались запертыми изнутри. Чуть погодя настороженный мужской голос спросил:
— Кто там?
— Гулам.
— Какой Гулам?
— Я кричать не буду, — произнес Гулам с достоинством, — открой дверь…
Створка ворот медленно со скрипом приоткрылась на несколько сантиметров..
— Я был здесь вчера, — тихо сказал Гулам, — у Фируза.
— Нет его здесь, — сказал все тот же мужской голос.
— Как нет? Мы с ним договорились.
— Утром в девять часов будет на вокзале. Там где кран с кипятком.
— Он мне сказал…
— Уходите поскорей, — прервал голос, — сейчас облава будет.
Гулам аж подпрыгнул на месте и, не говоря больше ни слова, припустился рысцой по пустырю…
Вернувшись домой, Юсиф по приставной деревянной лестнице поднялся на крышу, прошел до того места, где она уперлась в стену соседнего двухэтажного дома, и, цепляясь за неровности старой каменной кладки, полез на крышу соседнего дома. Здесь он двинулся дальше и, перебираясь с крыши на крышу, добрался до конца квартала. Через неширокую улицу светилось окно, которое ему было нужно.
