Много позже, изнуренный напряженным преследованием, он вышел к подножию крутобокого холма. На травянистых склонах деревьев не росло вовсе, только ползучие растения с большими лиловыми цветками. В зеленой шевелюре отчетливо была видна прорубленная дорожка, идущая вверх. Вершина холма оказалась плоской, как будто ножом срезали. Короной по ее периметру, на равном удалении друг от друга, стояли валуны, каждый ростом со Свиста, никак не ниже. Обращенные к лесу бока украшали выцветшие рисунки – клыкастые, рогатые и красноглазые лики угрожающе смотрели на пришельца.
Свист осторожно заглянул за круг камней. Посреди ровной площадки высился толстый, с руку крепкого мужчины, шест. На самой верхушке шеста имелось причудливое сооружение из костей, тряпок и еще не пойми чего.
Место явно обжитое – вон черное пятно пепелища, оставшееся от костра, чурбанчик для сидения, под рогожей (или чем‑то похожим) запас дров. Песок, устилавший поляну, был неестественно чистым и сухим. Охотник зачерпнул горсть этого песка, потер, пропустил между пальцев – действительно теплый!
Свист сразу понял, что именно в этом месте ночевали те, за кем он гнался.
Тут, на вершине, все еще было светло, но у подножия холма, в джунглях собирались маслянистые сумерки. У охотника не оставалось иного выбора, кроме как заночевать прямо здесь. В конце концов, если бритоголовые отдыхали в кругу камней и с ними ничего не случилось, возможно и он эту ночь переживет.
Огонь разжигать не стал – пока еще хватало света, быстро перекусил, замотал голову платком, проверил и перепроверил оружие, а после, привалившись спиной к шесту, принялся ждать рассвета.
Когда окончательно стемнело, выяснилось, что валуны едва заметно светятся неверным, голубоватым светом. Где‑то в темноте жутко, протяжно, с визгом захохотали. Свист вскочил на ноги, поочередно наводя оружие то на один, то на другой просвет между камнями, силясь разглядеть, что там по ту сторону ограды. Но там стояла ночь, непроглядная и душная.
Свист до боли, до скрежета стиснул зубы, но винтовку опустил. Бритоголовые дикари как‑то должны тут выживать, норы в Нижнем Лесу к жизни непригодны, да и не видал он их на своем пути. Очевидно, что именно этот холм они использовали для ночлега – значит, он имеет те же свойства, что и норы.
Стараясь придать своим рассуждениям больший вес, Свист щелкнул предохранителем винтовки в знак того, что никакой опасности для него нет. Кажется, подействовало, но руки все равно дрожали – каждый житель Дома больше всего боялся остаться ночью под открытым небом. Каждый знал, что темнота укрывает что‑то куда страшнее и опасней медведей и рысей. Сколько раз Свист успевал с последними лучами светила юркнуть в нору, переводя дух, после бешеной гонки с тенями. Сейчас ему было как никогда страшно.
Собрав все силы, он сделал шаг к камням, еще один, и еще. Но как только у подножия холма послышался хохоток (как ему показалось, полный неприкрытой издевки) охотник тут же отскочил в центр поляны, сжимая ложе винтовки трясущимися руками.
Ужас накатывал волнами. Осязаемо ложился неподъемным грузом на плечи, придавливая, мешая дышать. А потом отпускал на время, чтобы снова вернуться, с едва слышным лесным шорохом.
Свист поднес ладони к ушам и открыл по шире рот – это называлось слушать тишину, Пластун научил. Таким образом гораздо легче отличать естественные звуки ночной чащи, от скрытых сигналов настоящей опасности.
«В ночном лесу много страшных вещей, готовых за просто так сгубить охотника», — говорил Пластун. – «Но еще больше их в твоем напуганном воображении. Не плоди зря страхи».
Наставник знал, что говорил, наставник всегда прав!
Свист снова присел у шеста. Он дал себе твердое обещание:
«Если выживу – с понедельника новая жизнь!»
И после некоторых раздумий добавил:
«А что такое понедельник?»
Проснулся легко. Донимавшие всю дорогу кровопийцы ночью куда‑то подевались – наверное, каменный круг так на них действовал. Даже роса, сделавшая склоны холма непроходимо скользкими, не тронула усыпанную песком площадку.
Перед тем как двинуться в путь, Свист изучал подходы к холму – не найдется ли следа ночного насмешника.
