В сентябре он вернулся в Кембридж, а когда приехал домой на Рождество, то объявил о своем намерении войти в лоно церкви. Он был весь в сером, от щегольских жилетов и красных сапог с отворотами не осталось и следа. С прошлых дней он носил единственное — булавку с изумрудом и рубином, очень дорогую, купленную, когда сошелся с Молли О'Рурк. Точно такую же он подарил ей, на платье.
Его отец расстроился, он ни на минуту не мог поверить, что добрался до самого дна истории, но решил снести все мужественно и даже пригласил на обед епископа, чтобы выхлопотать для сына место получше.
Мрак и слушать не желал. Он собирался в Сольт.
«Сольт? — воскликнул Иосая. — Забытая богом, избитая морем скала!»
Но в камне Вавилон видел свое начало — ведь это правда, что в детстве любимым занятием у него было дождливыми вечерами листать альбом рисунков Роберта Стивенсона: фундамент, башня, комнаты смотрителя, и в особенности — призматические диаграммы самого света. Отец никогда не брал его туда, и теперь Вавилон об этом жалел. Недели в «Гагарке» точно хватило бы на всю жизнь.
* * *
— Так вот, стоял сырой, скорбный и студеный январь, когда Вавилон Мрак погрузил два дорожных сундука на клипер, идущий из Бристоля и дальше, мимо мыса Гнева.
Много доброго народу пришло поглазеть, как он отплывает, но среди них не было Молли О'Рурк, ибо как раз в это время она отправилась в Бат, чтобы там родить свое дитя.
Волны бились о борт, словно предостережение, но корабль споро отдал концы и растворился в мареве, а мы всё смотрели, как Вавилон Мрак стоит, закутавшись в черное, и взирает на свое прошлое, уплывая от него навсегда.
— Он прожил в Сольте всю свою жизнь?
— Можно сказать, да, и можно сказать, нет.
— Можно?
— Можно, смотря какую историю рассказывать.
— Расскажи!
— Я тебе вот что скажу — угадай, что нашли в ящике стола после его смерти?
— Расскажи!
— Две булавки с изумрудом и рубином. Не одну — две.
— Но как у него оказалась булавка Молли О'Рурк?
— Никто не знает.
— Вавилон Мрак убил ее!
— Ходили такие слухи, но это еще не всё…
— Что еще?
Пью наклонился ко мне, так что наши зюйдвестки соприкоснулись полями. Я чувствовала его слова на моем лице.
— Еще говорили, что Мрак так и не перестал с нею видеться. Тайно женился на ней, и они встречались в укромном месте — оба под другими именами. А однажды, когда все вышло наружу, он убил Молли и всех вокруг.
— Но почему он не женился на ней?
— Никто не знает. Историй много, да уж, но точно никто не знает. А теперь марш в постель, а я пока займусь светом.
* * *
Пью всегда говорил «займусь светом», как будто свет был его ребенком, которого нужно уложить спать. Я смотрела, как он ходит меж латунными инструментами, которые знал на ощупь, и прислушивался к щелчкам циферблатов, которые говорили ему о характере света.
— Пью?
— Иди спать.
— Как по твоему — что случилось с ребенком?
— Кто знает? Этот ребенок родился по воле случая.
— Как я?
— Как ты.
Я тихонько улеглась в постель, а ПесДжим пристроился в ногах, потому что другого места ему не находилось. Чтобы согреться, я свернулась калачиком — колени к самому подбородку, ступни в ладошки. Я вернулась в утробу. В безопасность, пока не задают вопросов. Я думала о Вавилоне Мраке и о своем отце, рыжем, как селедка. Больше о нем я ничего не знала — только что он был рыжим, как я.
Ребенку, родившемуся по воле случая, легко вообразить, что Случай и есть его отец — так боги сперва наделали детей, а затем бросили их, даже не оглянувшись, но оставили один маленький подарок. Интересно, есть ли подарок и для меня? Я не представляла, где искать его или что я хочу найти, но теперь знаю, что все главные странствия начинаются именно так.
