По-весеннему нежные, но настойчивые лучи солнца уже на пятый день позолотили мою кожу там, где она была обнажена: руки до локтя, шею вплоть до ложбинки между грудями, лицо. Шляпу я не всегда надевала, и видела, как выгорают у меня волосы: из золотистых они становились все светлее и светлее. Никогда я еще не чувствовала себя такой раскованной, свободной и естественной.
Через неделю к вечеру мы были неподалеку от Чивитавеккья, но, поразмыслив, туда не заехали. В придорожной таверне нам продали маленький бочонок крепкого красного вина, и мы поспешили вернуться к берегу. С дороги, покрытой пылью, точно белым бархатом, мы свернули в сторону и поехали вдоль гребня миниатюрных скал по узенькой козьей тропе, пока она не вывела нас к уединенному заливчику с белым песчаным пляжем в форме полумесяца.
Было очень жарко. Я спешилась, мимолетно заглянула в зеркальце. Растрепанные волосы, загорелое лицо… Намокшая рубашка отчетливо обрисовывала контуры грудей. Пока Александр освобождал от тугих ремней наши сумки, я побрела к берегу, где, давая приятную тень, раскинулась рощица приземистых олив. Потом поднялась чуть выше… С вершины небольшой скалы вода в этой бухточке казалась такой спокойной и прозрачной, будто ее и вовсе там не было, а рыбы, снующие над рябым, волнистым песком, словно парили в воздухе. Сквозь шестифутовый слой прозрачной воды на камнях были видны актинии с поднятыми вверх яркими нежными щупальцами и раки-отшельники, таскающие за собой свои витые домики.
И все же я никак не могла отдышаться и прийти в себя от жары и скачки. Ко мне подошел Александр, протянул серебряный охотничий стакан, наполненный вином густого альмандинового цвета. Бочонок, к счастью, совсем недавно вынесли из погреба, и вино было холодное. И очень крепкое. Желая освежиться, я выпила целый стакан, наслаждаясь блаженной прохладой, но почти тотчас почувствовала, как внутри меня вино сразу теряет весь свой холод и буквально огнем плывет по телу, ударяет в голову.
— Хорошо здесь, правда? — проговорила я.
— Хорошо. Похоже, здесь мы сегодня и заночуем.
Его голос прозвучал глуше, чем обычно. Я взглянула на мужа: его синие глаза потемнели, он протянул руку, сначала легко, потом крепче собрал в ладони мои волосы, словно привлекая меня ближе, и я сделала совсем небольшой шаг по направлению к нему. Его взгляд оторвался от моего лица и медленно опустился ниже, туда, где намокшая рубашка облепила груди с набухшими сосками.
Меня жарким огнем обдавали целые волны тепла, исходившие от него. Он прижал меня очень близко к себе; обвив одной рукой мою талию, он пальцами поспешно расстегивал пуговицы моей рубашки и некоторое время порывисто ласкал мои груди — за это время я ощутила все его возбуждение. Неизвестно, что было тому причиной — это ощущение, солнце, жара или весна, — но там, внизу, у меня внутри, словно полыхнуло жаром, я почувствовала и нетерпеливый жадный трепет, и пустоту. Александр одним легким движением подсадил меня на скалистый низкий выступ и стал между моих ног.
— Я хочу тебя, моя Сюзетта, моя желанная! Хочу прямо сейчас! Не противься, пожалуйста!
Не знаю, что он имел в виду, ибо я и не думала противиться, и мне самой хотелось того же, причем сейчас без всяких ласк и прелюдий. Он полностью расстегнул мою рубашку, я откинулась назад, запрокидывая руки, и с глухим стоном Александр склонился надо мной, его губы сомкнулись вокруг моего отвердевшего соска, потеребили его, лаская языком. Дрожь — сильная до невыносимости — пронзила меня с ног до головы; подавшись ему навстречу, я запрокинула голову, закрыла глаза, судорожно кусая губы, и почти застонала от облегчения, почувствовав его глубоко в себе.
Он все так же стоял, сжимая руками мои бедра и приподняв их немного к себе; я, лежа на мшистом каменном выступе, обхватила его ногами, сомкнула их у него за спиной и двигалась вместе с ним, а он, казалось, чтобы насытить меня, все увеличивал и темп, и силу своих толчков. Словно ища опору, мои пальцы судорожно шарили вокруг, пока тело сотрясалось от его ударов, и, вцепившись, наконец, в какой-то раскаленный солнцем камень, я ощутила, что горячие спазмы, пульсирующие, невыносимые, пронзают меня, и сладким, трепещущим, расплавленным потоком растекаются по всему телу…
