Хозяйка розового замка - страница 31

— А как же с моей стороны? — проговорила я. — Как же Эмма Гамильтон?

Улыбаясь, он поцеловал меня в волосы.

— Эмма Гамильтон — ослепительная женщина, сударыня. У нее прекрасный цвет лица, красивые глаза, великолепные волосы и фигура выше всяких похвал… — Я сделала недовольную гримасу, и он продолжил: — Но она не обладает единственным бесспорным достоинством — она не Сюзанна дю Шатлэ, и из-за этого она все теряет.

…Я была рада, когда Александр, выслушав мое сообщение о Вилле-под-Оливами, согласился туда поехать. Было бы слишком неудобно оставаться в Неаполе после того, как я все рассказала герцогу о поведении Фердинанда IV: пожалуй, если бы они встретились, то не удалось бы избежать неприятностей. К тому же, несмотря на уверения Александра, что Эмма Гамильтон — не Сюзанна дю Шатлэ, я все-таки хотела бы жить от этой женщины чуть в отдалении.

А еще я стала понимать, почему раньше, при Старом порядке, браки редко покоились на любви. Пробыв в Неаполе несколько дней, я физически почувствовала, как уносит меня этот светский поток различных спектаклей, балов, пикников, приемов, — они изматывают, утомляют, забирают все силы для внешнего блеска, и когда ночью ты, наконец, добираешься до постели и остаешься со своей половиной, у тебя уже нет никакого желания что-то чувствовать. Дневные развлечения опустошают тебя. Ты уже ни на что не способна.

Слава Богу, нам с Александром это не грозило.

Я открыла глаза.

Было, как всегда, уже довольно поздно. С тех пор как мы переехали на Виллу-под-Оливами, которая, точно ослепительно-белый корабль, возвышалась на холме над остроконечным мысом в Сорренто и над синими водами Неаполитанского залива, я потеряла привычку просыпаться рано. Вилла-под-Оливами стала для нас словно любовным гнездышком, и мы с Александром, более склонные к объятиям и любви в то время, когда за окном сгущалась темнота, занимались этим до двух или трех часов ночи, лишь потом обессиленно засыпая, — так что, при всем желании, подняться рано я не могла.

Еще не совсем освободившись из-под мягкой власти блаженного безмятежного сна, я уже чувствовала сладкий, невыразимо приятный запах, и, заранее зная, что это, но не открывая глаз, я нежно протянула руку. Так и есть: лепестки чуть ли не касались постели… Я взглянула. Две вазы стояли по обе стороны постели — вазы, полные ярких свежих крокусов, чьи хрупкие чашевидные головки золотистого и золотисто-алого цвета благоухали весенними ароматами. Еще один букет, перевязанный лентой, лежал на подушке, совсем рядом со мной.

Вчера были фиалки, сегодня — крокусы… От счастья у меня перехватило дыхание; растроганная до слез, я прижала букет к груди, спрятала в цветах лицо, невольно коснулась их губами. Это был подарок Александра — с тех пор, как мы поселились на Вилле-под-Оливами, всегдашний подарок. Я не задумывалась, у кого он покупает цветы. О таком муже, как Александр, можно только в сказках прочитать!

Мне, как вчера, как и позавчера, захотелось сейчас же увидеть его, поблагодарить, поцеловать, но я вдруг вспомнила, что как раз сегодня он договорился с соррентскими рыбаками о поездке на Капри — небольшой остров, который находится совсем недалеко от Сорренто и который можно было видеть, вглядевшись в горизонт. Я так и сделала. В солнечном свете, заполнившем все вокруг, Капри казался лишь темной точкой среди ослепительно-голубых вод залива.

Почему я не поехала с мужем? Впрочем, это было бы слишком сложно для меня — подняться так рано!

Тихо вошла Эжени, поставила на умывальный столик таз и кувшин с водой, потом раздвинула занавески и, повернувшись, поклонилась мне. Я вдруг невольно подумала: жаль, что здесь нет Маргариты, и я не могу поделиться с ней радостью. Она была бы рада не меньше меня… Эжени — хорошая девушка, но сближаться с ней мне совсем не хотелось.

— Господин герцог сказал, когда вернется?

— Он обещал вернуться к ужину.

— М-да, — протянула я, не слишком обрадованная таким известием. — Что ж, пожалуй, пора подниматься.

Эжени помогла мне умыться и затянула корсет светлого утреннего платья. Забыв о кофе, который уже был приготовлен, я склонилась над своим любимым «Двойным Льежским календарем», записала кое-что, в частности, то, какие сегодня были цветы… Нынче было уже 28 марта 1796 года — больше недели мы провели на Вилле-под-Оливами, и я не переставала благодарить Марию Каролину за то, что она позволила нам пожить в столь чудесном месте.