Англичанин задумчиво посмотрел сначала на моего мужа, потом на меня.
— Если я не ошибаюсь, мадам, ваша девичья фамилия — де ла Тремуйль де Тальмон?
— Да, — подтвердила я.
— В первом браке вы стали принцессой д’Энен де Сен-Клер и были статс-дамой ее величества Марии Антуанетты? Это так?
— Да.
Повернувшись к герцогу, посол развел руками.
— Я лишь предугадываю желание ее величества королевы неаполитанской, сударь. Не сомневаюсь, ей будет приятно узнать, что преданной подруге ее казненной сестры был оказан достойный прием.
Александр ответил, невольно усмехаясь:
— Стало быть, мне остается лишь играть роль мужа своей жены. Не так ли?
— Несомненно, сударь, — скромно ответил посол.
Мы с Александром переглянулись. Хоть и хороша была эта гостиница, дом лорда Гамильтона будет удобнее. К тому же было бы в высшей степени невежливо отвергнуть подобное предложение.
— Мы с радостью переедем к вам, милорд, — решительно ответила я за нас обоих. — Трудно даже объяснить, как кстати пришлось нам ваше предложение.
Дом лорда Гамильтона — а вернее, английское посольство — оказался роскошнее, чем можно было предполагать. Светлая пальмовая аллея вела к главному входу, увенчанному огромными раскидистыми агавами, а сам дом утопал в каштанах — оставалось только представить, как хорошо здесь будет весной, когда распустятся и зацветут деревья. Особняк — огромный, светлый, великолепно отделанный — располагался по соседству с церковью Санта-Мария-дель-Кармине, и из его окон открывался восхитительный вид на неаполитанскую бухту. Поместье раскинулось наподобие амфитеатра на надбережном холме, и отсюда можно было видеть чуть ли не весь Неаполь — многолюдный шумный порт, паруса кораблей, белые стены Кастельнуово и высокие шпили средневековых церквей…
Еще при Старом порядке мне приходилось кое-что слышать о лорде Гамильтоне как о человеке редкого ума и образования. Вот уже пятнадцать лет он пребывал на своем посту, его салон считался лучшим и изысканнейшим в Неаполе, его посещали многие знаменитые люди, так, у него был Иоганн Вольфганг Гете, прославившийся на всю Европу своим «Вертером».
За многие годы, проведенные в Италии, лорд Гамильтон свыкся с ней, узнал ее, считал второй родиной. У него в доме была богатейшая коллекция скульптур, относящихся еще ко временам итальянской античности, а в живописных полотнах, украшающих роскошные гостиные особняка, я легко узнавала работы кисти Тициана, Вероккьо, Караваджо, Тьеполо.
— Неаполь — это вообще райское место, — сказал лорд Уильям, — а этот район, Аренелла, особенно. Нет ничего прекраснее, чем наблюдать, как встает солнце над Везувием, — рекомендую вам, мадам, сделать это. Вы нигде больше не увидите такого великолепного зрелища.
— Я завидую вам, — вдруг произнес Александр.
— Чему именно?
— Вашей коллекции… она восхитительна. Вот эта картина, например, — это Паоло Учелло, правда?
— Да. А вот и моя главная гордость — Сурбаран…
Лорд Гамильтон оживился, встретив достойного собеседника. Они стали разговаривать о живописи — так увлеченно, горячо, заинтересованно, что я впервые за все путешествие увидела, что Александр совершенно забыл обо мне. Впрочем, и лорд Гамильтон тоже. Я ходила, ходила за ними, абсолютно забытая, и долго слушала, как они спорят о творчестве Веронезе и какого-то Себастьяно Риччи, само имя которого я слышала впервые, — потом мне это надоело, и я застыла на месте, горько сетуя на то, что мой муж, оказывается, способен увлекаться еще чем-то, кроме меня.
Они разговаривали не меньше четверти часа, ходя то взад, то вперед по огромному картинному залу, пока я бродила в отдалении, разглядывая картины.
— А вот во время своей последней поездки в Помпеи… — начал лорд Гамильтон и, взглянув в другой конец зала, осекся.
В дверном проеме показался тонкий силуэт женщины.
— Моя жена, — с нескрываемой гордостью произнес старый посол. — Леди Эмма Гамильтон.
Леди Эмма Гамильтон… Я вздрогнула, услышав это имя. Конечно, мне следовало бы подумать раньше, что эта женщина — его жена. Она была известна всей Европе. Бывшая проститутка, дама полусвета самого низкого пошиба, позировавшая голой в Музее естественной истории в Лондоне, продававшаяся целому сонму лордов и английских богачей, подцепившая, в конце концов, одного постоянного любовника, который без лишних церемоний отправил ее в Неаполь в подарок своему старому дядюшке — лорду Уильяму Гамильтону… Старый вдовец был так глуп или так отважен, что сделал то, от чего уклонялись другие, — предложил ей брак и дал бывшей уличной проститутке громкое имя леди Гамильтон. Теперь она была богата, знаменита и пользовалась особым расположением королевы Неаполя.
