– Еще!
Он покачал головой:
– Нельзя, тебя стошнит. Траско в таких делах разбирается.
– Что он понимает в этом? Выглядит он так, будто всю жизнь ест не переставая. – Она продолжала спорить, хотя знала: Траско прав, но желудок Ларен испытывал такое наслаждение, что она хотела непременно получить добавку, пусть потом ей придется извергнуть все съеденное.
– Теперь поспи, и тебе станет лучше.
– Который час?
– Полдень.
– Ты очень уродлив, Клив. Что случилось с тобой?
На миг он замер, потом рассмеялся резким скрипучим смехом – похоже, этот человек давно отвык веселиться.
– О, это чудесная история, одна из тех, внимая которым женщины плачут, а мужчины сжимают кулаки от зависти. Да, это великолепное приключение, при одной мысли о нем душа моя поет.
– Прости, я обидела тебя. Тебя кто-то ударил по лицу, когда ты был еще мальчиком?
– Вот именно, малышка, ты очень сообразительна. А теперь спи.
– Зато у тебя красивые глаза. Один золотой, другой синий. В наших краях сказали бы, что твой отец – сам дьявол.
Ухмыляясь, он помог ей укрыться:
– Будь дьявол моим отцом, я не служил бы Траско. Я стал бы могучим человеком и правил бы всем Киевом. А так – самая обычная жизнь. По крайней мере, брюхо набито едой и ребра не торчат наружу. Поглядеть на тебя сейчас, так ты куда уродливей, чем я.
– И пахну гораздо хуже.
– Да уж! – Клив задержался еще на минутку, потирая рукой подбородок:
– Тебе очень больно?
– Уже легче. Мазь и вправду волшебная.
– Мать Траско ведьма, ее даже арабы боятся. Она может поехать, куда захочет, и никто не посмеет остановить ее.
– Ты очень добр ко мне. Если бы не шрам, я бы назвала тебя красивым. Волосы у тебя золотые, словно у бога, и сложен ты прекрасно.
– Что ж, малышка, тут ты тоже права. Веди себя смирно. Траско велел мне присматривать за тобой. Ты не похожа на других рабынь. Должно быть, Траско угадал: ты родилась от благородных родителей, верно? В твоих жилах течет иная кровь, чем у меня.
Она поглядела на него и сказала негромко:
– Клив, у меня есть маленький брат.
– У меня когда-то тоже был брат, старше меня, его продали, и я остался один. Теперь я уже не смогу припомнить его лицо.
– Значит, ты понимаешь. Я должна спасти Таби. Клив рассмеялся, словно ему и впрямь было весело:
– Мальчик не пропадет, Киев хорошее место, его продадут арабскому купцу из Миклагарда или куда-нибудь дальше, на юг. Конечно, хозяин попользуется им, что тут скрывать, но это не смертельно. Я вынес это и, как видишь, остался жив.
– Очень жаль, что с тобой так обращались. Я не позволю, чтобы подобное произошло с Таби.
– Ты ничего не можешь сделать. Ты рабыня. Даже если в твоих жилах течет королевская кровь, теперь ты ничто, мелкая монетка в расчетах Траско.
– Для раба ты на редкость красноречив. Клив широко ухмыльнулся ей в ответ:
– Хозяин, который забавлялся со мной, многому меня научил. Ему нравилось беседовать со мной о философии в те минуты, когда он предавался наслаждению. И потом, закончив игру со мной и удовлетворив свои желания, он ложился рядом, перебирал мои волосы и бормотал о древних греках и их причудливых обычаях. Ты должна последить за своим языком, не то тебя скоро забьют до смерти. Поверь мне, малышка, лучше держать рот на замке, иначе никакая мазь не сможет залечить твои раны.
Мысли Ларен неистово метались в поисках выхода, но она решилась на притворство и сонным голосом ответила Кливу:
– Да, ты прав. Я забуду его. Велика важность – одним маленьким мальчиком больше или меньше. Он никому не нужен.
Клив только головой покачал в ответ. Хотя его знакомство с этой девчонкой едва завязалось, он удивился, когда ее хрупкие, тонкие плечики поникли, будто рабыня окончательно признала свое поражение. Однако Клив предпочел промолчать. Поднявшись на ноги, он осмотрел израненную спину:
– Кровь уже не течет. Траско велел мне выкупать тебя поутру и дать чистую одежду. Он сам придет поглядеть на тебя. Постарайся придержать свой язык.
– Чистая одежда – это замечательно, – отозвалась Ларен.
Хмурясь, Клив добавил:
– Он не заставит тебя раздеваться перед ним, мальчики ничуть не интересуют Траско, так что какое-то время ты в безопасности. Боюсь, правда, что, умывшись, ты уже вовсе не будешь похожа на мальчишку.
