Долго Фома переминался с ноги на ногу, кряхтел и, наконец, заговорил с охотником напрямик.
— Гжибушка, голубчик, ты уж на нас не гневайся, — попросил Фома ласковым голосом. — С тиграми-то шутки плохи. Хватит с нас и одного.
Гжиба презрительно посмотрел на него, качнул головой, сказал сердито:
— Тигр, это что… Есть кое-кто и пострашнее тигра…
Охотник долго еще дымил самосадом, не произнося ни слова, потом встал, отряхнулся и зловеще бросил:
— Запомни мои слова: беречься вам надо! Смотри!
Он постоял у костра, разглаживая бороду. На фоне темного, закутанного в тучи неба смутно маячил его черный силуэт.
Потом силуэт стал уменьшаться, сереть и пропал, слился с тайгой. И если б не шорох травы, такой отчетливый в ночной тиши, Фома мог бы поклясться, что Гжиба не ушел, а растаял в воздухе, испарился, как это делают колдуны.
— Нет, воля ваша, — закончил свой рассказ возчик, поднимая к землемеру расстроенное лицо, — зря мы судьбу дразним. Это что же такое? Беспременно несчастью быть. Вы вот уйдете, а я один в лагере. Тут-то он и заявится.
— Кто это он? — поинтересовался Кандауров.
— Ну, тигр или тот, который пострашнее тигра. Эх, кончать бы работу и до дому скорей!
— Опять за старое, Фома! — рассердился Миша. — Выбрось ты эти мысли из головы.
После удачной охоты на тигра Миша долго размышлял о странном поведении Гжибы. Землемер рассказал ему о своем разговоре с охотником, о его печальной молодости, о несчастной любви. Лет десять назад у Гжибы заболела жена. Батрачкой была, надорвалась на работе, пока Гжиба воевал на Карпатах «за веру, царя и отечество». Вернувшись с фронта в семнадцатом, он уже не застал ее в живых. Был человек и нет его, как будто она ему во сне приснилась. Каму какое дело до одинокой солдатки и угрюмого защитника родины, который сумел полюбить только один раз в жизни, да и то уже в зрелых Годах.
«Печальная история, что и говорить, — подумал Миша. — Жаль, конечно, человека…» А что если в самом деле Гжиба не враг им? Как близкое, родное, живое существо, любит Гжиба тайгу и ревниво оберегает ее от случайных пришельцев, которые того и гляди могут повредить ей.
Сейчас охотник присматривается к отряду, изучает людей, испытывает их. Стоит Гжибе убедиться, что они несут с собой не разорение этому привольному краю, а счастье, изобилие, и он превратится в преданного союзника, друга, помощника.
Но так ли это? А ядовитая змея в ичиге? Ведь это только Гжиба мог подбросить гадюку.
Нет, Миша не имеет права поддаваться чувству жалости. Совершенно ясно, Гжиба ведет двойную игру. Иногда он дает волю своей ненависти, грозит, запугивает, а иногда, чтобы усыпить их подозрения, прикидывается обиженным жизнью. Хочет войти в доверие, только и всего. Кандауров обязан был написать об этом негодяе куда следует и передать заявление с Мешковым. Пусть они возьмут Гжибу за жабры. Уж там-то разберутся, что к чему.
В тот же день, сидя у костра после работы, Миша поделился с землемером своими соображениями. Он говорил горячо, страстно, подкрепляя свои слова энергичными взмахами кулака; глаза его горели, голос звенел, как будто он выступал перед большим собранием.
— Опять двадцать пять, — сказал с неудовольствием Кандауров. — Уж. больно ты грозен, как я погляжу. Значит, сразу к стенке «коварного злодея»? Но в чем же проявилось его коварство?
— В том, что выдает себя не за того, кем является!
— Это не доказано.
— В том, что завлек Петра в зыбун.
— Ну, это ничего. Петр даже ног не замочил.
— В том, что забрал у нас соль и сделал это ночью, предательским образом.
На последнее замечание Миши Кандауров ответил не сразу. Он зажег спичку и долго раскуривал отсыревший табак.
— Да, с солью нехорошо получилось, — согласился землемер, выпуская густую струю дыма после глубокой затяжки. — Это-то происшествие и мне кажется непонятным. Тут против Гжибы много, я сказал бы, даже слишком много улик…
— Как? Вы все еще думаете, что соль взял не Гжиба? Кто же тогда?
Землемер вздохнул.
— А ты знаешь, по какой причине происходят самые ужасные судебные ошибки? Это бывает, когда улики против человека слишком очевидны, когда они лежат на поверхности, сами просятся в руки. Нет, этого недостаточно для приговора. Я убежден, что Гжиба не способен лукавить, действовать коварно, исподтишка.
