— Не перебивай, это некультурно, — отмахнулся Майлдаф. — Так вот, когда мы ехали через пустыню, питьевой воды у нас было достаточно, а вот для омовения… — Горец развел руками. — И одна кофийская принцесса устроила такой скандал, что верблюды и те опешили. Пришлось-таки ее помыть, но не водой.
— А как? — полюбопытствовал Конан.
— Одна из нянек этой капризной девицы — старая карга из Хорайи — испросила у коринфийского купца бурдюк с крепким сухим вином и пылила воспитаннице на голову, и сказала: «Изволь, помойся!» — после того, как та стала швыряться подушками и склянками с дорогими благовониями, а ее верблюд возмутился сим настолько, что улегся в песок и отказался идти.
— И как, это возымело действие? — заинтересовался король.
— Еще бы! — усмехнулся Майлдаф. — Видели бы вы физиономию сей красотки! Хорошо, что вино не было сладким, — закончил горец. — Кто мешает кордавским вертихвосткам омыться морской водой?
— Она соленая, — объяснил Конан, — и мыться ею нельзя. А вино я для такого безобразия не отдам, лучше сам выпью!
— Весьма разумно, — согласился Тэн И, не бравший в рот ни капли спиртного. — А что сказал Седек?
— Ничего примечательного. Посетовал на немилость судьбы к бедному шемиту.
— Ну что ж. — Конан поскреб подбородок. — Пожалуй, она действительно к нему не слишком милостива. Моей милости этот Седек не слишком приятен. Хорса, распорядись, чтобы как только он попытается вылезти на верхнюю палубу, ему намекнули, чтобы он этого не делал. Вежливо так чтобы намекнули. А если не поймет, пусть намекнут пожестче.
— А если он обратится к зингарцам или аргосцам за справедливостью? — предупредил возможное развитие событий Евсевий.
— Пусть его, — осклабился киммериец. — Справедливости добиваться бесполезно, это знают все, а шемиты — в особенности. Надо добиваться законности.
— А какой закон он нарушил? — не понял Майлдаф.
— Евсевий, объясни, — обратился к ученому король.
— Я разумею так, — ухмыльнулся в бороду хитрющий аквилонец. — Корабль, на коем мы совершаем плавание по водам, кои не принадлежат никому, является частью территории королевства Зингары. Значит, главным на нем должен быть зингарец.
— Граф Норонья, что ли? Ничего себе главный! — не обрадовался Майлдаф.
— Ну нет, — опять ухмыльнулся Евсевий, и глаза его блеснули коварно. — Главным на корабле по всем законам и во все времена является капитан, и не нам менять эти законы.
— Гонзало? — догадался Майлдаф.
— Именно, — кивнул Конан. — Евсевий всегда мыслит по-государственному, то есть как удобно государю, а значит, и Аквилонии. Хорса, потолкуй с капитаном. Полагаю, он не будет против.
— Я тоже думаю так, кениг, — согласился гандер. — С добрым утром, месьоры, — поклонился он Майлдафу, Тэн И и Евсевию и, поворотившись, поспешил на нос.
— Таков ныне этикет, — пояснил Евсевий горцу. — А Хорса всегда соблюдает этикет.
— Чем же тебе не угодил Седек? — не отставал Майлдаф от Конана.
— Не знаю даже, — раздумчиво произнес киммериец. — Он мне не нравится. Шпионить можно, конечно, но ведь не так явно. Я осознаю, что у Фердруго дела с Асгалуном, ну так пускай и делает их с Асгалуном, но без меня. И я обойдусь без Асгалуна. Седек хотел знать о будущем? Пускай знает: на Закатном океане у штурвала стоит Хайбория; Шем, Куш и Стигия сидят в трюме, большего они не заслуживают.
— Это случится очень не скоро. — Над настилом кормы опять возникло разбойничье лицо Гонзало. — Если вообще случится. Такое пока не удавалось никому.
— Никто и не пытался, Гонзало, — Конан внимательно посмотрел на капитана.
— Пытались, король Конан, — вздохнул бывший пират. — Многие пытались, но не вышло.
— А тебе хочется, чтобы вышло? — продолжал словесный поединок Конан.
— Я уже стар, у меня сын, я вышел из дела, — выдерживая взгляд короля, ответил Гонзало. — Но я не хочу, чтобы с такой командой в трюме корабль дал течь. Барахас не усадить в один корабль, ни самих по себе, ни с кем-нибудь. Они сами плавают по Океану, сами и потонут, без всякой помощи. Не связывайся с Барахас, король Конан.
— Гонзало, ты мне грозишь? Или предостерегаешь? Или, может, советуешь?
