— Так в чем же проблема? — суше, чем до сих пор, спросил главный архитектор и красноречиво посмотрел на часы.
— Извините меня, пожалуйста! — сказала Ира, сложив ладони перед грудью. — Мне надо знать только одно: скоро ли… когда…
— Мы возьмемся за Грабовского? («Что за черт — влюблена она, что ли? — и предмет живет именно там — нет, пора гнать — хватит изображать доброго дядю!») Могу сказать… Простите, одну минуту!
Заскакала игривая электронная мелодия, будто щипал паутинные струны оркестр гномов. Так звучал тут звонок телефона. Заборский снял одну из трубок — красную. Звонили из столицы. Его зимняя поездка в Австралию решена. К антиподам, шутит хорошо знакомый ответственный работник. Походим вниз головой, отвечает Вадим Алексеевич. Еще несколько фраз по делу, взаимные вопросы о здоровье, о семье… Гномы дают серебристый отбой.
Вернувшись под бегонию, Вадим Алексеевич не сразу вспомнил — зачем тут эта черноглазая, глядящая на него с жадным ожиданием?.. Ах, да! Был вопрос, и он обещал ответить…
— Нулевой цикл универсама мы закладываем в сентябре. Значит, через месяц начнем валить. У вас все? Ко мне сейчас должны прийти…
— Нельзя, — сказала она, медленно вставая с кресла, со страшно расширенными зрачками. — Нельзя трогать тридцать четвертый номер по улице Грабовского!..
Главному архитектору на миг померещилось, что он и в самом деле совершает какое-то преступление… но Вадим Алексеевич отогнал это странное чувство и тоже встал. Заговорил отрывисто, резко, не скрывая, что беседа тяготит его:
— Почему нельзя? Что это, охраняемый объект? Памятник архитектуры? Если охраняемый, его и так не тронут… Вот — на той же Шалашовке, между прочим! — реставрируем монастырь Козьмы и Дамиана, триста тысяч отпущено… А? В чем дело?
— А вы поверите, — задыхаясь от волнения, почти шепотом спросила Ира, — вы поверите, — если… я скажу, что там… может быть… живут пришельцы с другой планеты?
«Ну все, приехали — начиталась фантастики — раньше в старых домах водились привидения, теперь инопланетяне — к психиатру ее, что ли? сейчас начнет плакать — надо все спустить на тормозах — и вон ее отсюда, вон сию же минуту!»
— Слушайте, — сказал Заборский, усилием воли придавая тону доброжелательность. — Допустим даже, что я вам поверю. Но… Вы представляете себе, что значит — изменить план застройки, разработанный десятками архитекторов, утвержденный всеми инстанциями?! В конце концов обратитесь в Академию наук. Пусть соберут комиссию, проверят… Будет соответствующий акт комиссии — сами возьмем вашу развалюху под стеклянный колпак… Договорились? Ну, всего хорошего.
Ударили по паутинным струнам, заплясали гномы. Вадим Алексеевич с облегчением шагнул к телефону.
— Ой, что это?! — вскинулась Натаха, нетерпеливым жестом велев Олегу замолчать. Отсветы пламени из открытой вьюшки жутковато изменяли ее толстощекое, вполне заурядное лицо.
Снизу, из-под пыльного, заваленного известкой пола, донесся неясный звук. Будто кто-то в недрах дома пробовал хриплую дудку. Не играл, даже не пытался сложить простенькую мелодию — просто дул то сильнее, то слабее, с неравными промежутками.
Ира, как и все, сидевшая с поджатыми ногами на разложенных газетах, торжественно выпрямилась и свысока поглядела на ошарашенного маменькиного сынка Олега.
— Это, наверное, под лестницей, там, где дырки! — нервно икнув, сказал Виталик. — Или нет, под крыльцом!..
— Неважно, где, — назидательно ответила Ира. — Важно, на ч е м они играют!..
— Ой, а на че-ом? — дрожа от возбуждения, заскулила Натаха.
Ира молчала, вслушивалась…
Желтый двухэтажный особняк по улице академика Грабовского, 34, был построен еще до революции, очевидно, каким-нибудь толстосумом, слышавшим, что есть на свете классицизм[Классицизм — здесь: архитектурный стиль, строгий и торжественный, с элементами подражания античному зодчеству.]. Широкие, будто во храм ведущие ступени крыльца; несколько пузатые колонны, точно приплюснутые «греческим» портиком, слишком пышным для небольшого дома… Стоял он во втором ряду зданий; некогда перед фасадом был разбит сквер, потом на его место воткнули неказистое строение, где размещались почта и продмаг. От сквера уцелели два-три старых дерева. Зато неоштукатуренный тыл особняка выходил прямо в лес. То, что Вадим Алексеевич Заборский презрительно называл «сорными зарослями», оплетало голые кирпичные стены диким виноградом, лезло в окна ветвями лип и акаций, осенью подступало к заколоченным дверям прибоем огненных листьев…
