— Шарик, стой! Я должен эту штуку осмотреть.
Приготовив камеру, я выбрался из шара. Песок под ногами приятно скрипел и упруго сопротивлялся ступням. Взял общий план на пещеру, прошел объективом по дорожке и перевел его на дверь. Отснял все, медленно, не пропуская деталей. Потом поставил камеру на паузу и подошел к массивному металлическому щиту. Так, вроде бы все понятно. Инженерная мысль, она, что у нас, на Земле, что там, в космосе, идет по своим законам. И наши бы так сделали. Крутишь вот этот штурвальчик, потом поворачиваешь эти кремальеры и… А это что такое? Передо мной, немного ниже, чем мне было бы удобно, на металле люка был расположен… наглазник, а? Ну, что-то вроде маски для подводного плавания, только прикрепленной к броне. Я плюнул на осторожность, согнулся и приник к нему лицом.
Да-а… Поздравляю вас, Афанасий! Вы, первый из землян, имеете честь любоваться пейзажем иного мира!
Пейзаж был великолепный! Перед моими глазами, в желтоватом свете чужой оптики, я увидел склон горы, небольшой луг, а за ним, ниже, начинался огромный лес. Деревья были великанскими. Чуть выше их крон летали местные пичужки. Размер крыльев этих птах ужасал. На планете начиналось утро. Или вечер. Так мне, по крайней мере, показалось. Да и тени характерные, длинные еще. Над травой кружили насекомые. То, что это насекомые — ясно. Маленькие яркие пятнышки. А вот какие — не разглядеть, далеко. Никаких признаков деятельности человека. Ни взлетающих и садящихся космических кораблей, ни самолетов, ни дымящих труб заводов и фабрик, ни ЛЭП, ни пустых водочных бутылок поблизости, — ничего. Чистый, нетронутый мир!
Сердце сладко заныло. А что, если выйти в него вот так — просто, в любимом камуфляже, с родовым штандартом в руках? Что значит — нету штандарта? Нет, так будет, когда понадобится! И воткнуть славное знамя предков в дерн? И громко прокричать: «Эй, планета! Нарекаю тебя… потом придумаю, как… И объявляю тебя своей собственной планетой! Ты слышишь? Ты рада?»
По кронам деревьев прошел порыв ветра, и они согласно кивнули мне. Сердце билось часто-часто. Я вытер рот рукавом, чтобы слюни не текли, еще раз с любовью и сожалением посмотрел на дивный мир, пожужжал на него камерой, и пошел обратно… Мечтать не вредно, но не сейчас… Сейчас у меня еще два вокзала осталось. Надо бы и их посетить.
Однако — облом-с! На следующей станции Шарик тревожно мигнул красной вспышкой, звякнул и сказал: «Опасность! Атмосфера не пригодна для дыхания человека! Смертельная опасность!»
Это я уже и сам понял. Пещеру заливал зеленоватый туман. Точнее — дымка. О том, что она смертельно опасна, вон те ребята, кажется, догадались слишком поздно. Или не сумели заставить шар говорить по-русски.
Передо мной, метрах в трех-четырех, лежали три трупа. Точнее — три скелета. Шестьдесят лет ведь прошло. В знакомых армейских маскхалатах, с ранцами и двумя длинными, увязанными в толстые колбасы, мешками для десантирования. Рядом с одним трупом на земле валялся хорошо узнаваемый автомат Калашникова. Первого выпуска. Он был покрыт пылью и изъеден ржавчиной, но это был, безусловно, он.
Вот я и нашел Костиного отца… Настроение стремительно падало, в груди была пустота. Хотя… Хотя — была же первая дверь! А групп наших бойцов ведь было две! Может?.. Может. Но это — потом. А сейчас…
— Шарик, подойди к тем телам поближе. Достаточно, стой! Дай свет! Больше света!
Я встал и склонился перед павшими бойцами. Мир вашему праху, ребята! Я вернусь… Мы вернемся! И мы предадим вас земле. И поставим памятную плиту. Вы были первыми. И вы шагнули за грань… Кто же знал, что это была грань между жизнью и смертью? Спите спокойно, друзья, спите спокойно…
— Шарик, убери свет… Весь убери. Я немного посижу… А потом — следующая точка.
Подвал архимага я проскочил, не останавливаясь. Притормозил только немного ход Шарика. Не было никакого желания участвовать в экскурсии после увиденного. Подвал был пуст, узнаваем, такой, каким я его и видел на голограмме. Более обширный, конечно. Освещенный этими искусственными факелами, с тремя столами, уставленными древней алхимической аппаратурой. У стен стояли стеллажи с огромными фолиантами и свитками. На стенах висели карты, таблицы, схемы какие-то… Потом. Все потом. Я даже не снимал. Мы еще с дедом встретимся, надеюсь. Не сейчас…
