И мгновенно возник стол. Стеклянно-матовый на вид, прямоугольный по форме, только без ножек, как и кресла.
Просто в воздухе между ними повисла доска.
— Ну, если мы попали в сказку, так и будем вести себя по-сказочному, — сказал Капитан. — Лично я выпил бы что-нибудь горячительное.
— И я.
На столе прямо из воздуха материализовались два странных бокала с вмятинами для пальцев, наполненные густой розоватой жидкостью. Библ попробовал: вкусно. Выпили. И сразу же мысль приобрела особенную ясность, движения — легкость, а зрение — остроту.
— Хорошо! — крякнул Капитан. — Может быть, еще что-нибудь пожелаем?
— Я бы пожелал увидеть волшебника.
Никто не появился.
— Может быть, в их лексиконе нет слова «волшебник»? — предположил Капитан. — Тогда скажем так: кого-нибудь из тех, кто поместил нас сюда и выполняет наши желания.
— Я здесь, — откликнулось у обоих в сознании.
Телепатический зов донесся с другой стороны, и, обернувшись, они увидели меднокожего гедонийца в синих плавках и рубашке из тончайшей шнуровки, если это нитяное сооружение можно было назвать рубашкой. Шнурки тесно прилегали к телу на расстоянии нескольких сантиметров один от другого и ничем не скреплялись. Чему они служили? Защите от жары и солнца? Но они не могли защищать ни от температурных колебаний, ни от солнечной радиации.
— Вы ошибаетесь: они создают тончайшую воздушную прослойку желаемой температуры. Сейчас она значительно ниже температуры воздуха.
— Но многие из вас ходят голыми, — проговорил Капитан.
— Только дети.
Говоривший или, точнее, передававший свои мысли гедониец был так же юн, высок, атлетически сложен и красив, как и его соплеменники в одних плавках. Лишь глаза его светились более глубокой и умной мыслью, да и губы, как показалось Библу, складывались в подобие улыбки.
— А сколько тебе лет? — спросил он.
— Три года.
Стараясь даже мысленно не выказать удивления, Библ задал еще вопрос:
— Когда же у вас становятся взрослыми?
— Я уже взрослый.
— Но у вас дети выглядят такими же.
— У нас все дети выглядят одинаково.
— Даже старики?
— У нас нет стариков.
— Не доживают до старости?
— У нас нет старости.
— Все умирают молодыми?
— Никто не умирает.
— Но мы же сами видели мертвых.
— Это не мертвые. Это подлежащие регенерации.
— Но регенерация — это же возрождение. Ты хочешь сказать, что вы победили смерть?
— Мы ничего не победили. Речь идет просто о переходе из одного состояния в другое.
— Из какого?
— Оно похоже на сон. Сознание спит, а потом пробуждается.
— Ты это пережил?
— Нет.
— Но знаешь от того, кто пережил?
— Нет. Никто из переживших не сохраняет старой памяти. Регенерация все начинает снова.
— Туманно объясняешь, братец, — сказал Капитан.
— Не понимаю обращения.
— Нормальное обращение. Друг, товарищ, парень.
— Пробел восприятия. Первых двух понятий не знаю. Последнее — это юноша. Но я уже не юноша. Я закончил полный круг школы.
— А бывает неполный?
— Конечно. «Голубые» — это первое полукружие, «синие» — второе. Стыковка происходит только после сдачи первого теста.
— Так мы запутаемся. Капитан, — прервал вопросы последнего Библ. — Мы уже отклонились от главного… Как называется ваша планета? — обратился он к гедонийцу.
В ответ они «услышали» нечто расплывчатое, неясное, невоспроизводимое.
— Вы что-нибудь разобрали, Капитан?
— Какое-то кваканье. Вероятно, в нашем языке нет ни аналогичных понятий, ни похожих звуков.
— Почему вы жужжите? — спросил гедониец.
— Нас уже спрашивали об этом ваши соотечественники, — сказал Библ и запнулся: дойдет ли до его собеседника понятие «соотечественники», но, не «услышав» вопроса, тотчас же продолжал: — Мы передаем мысли в звуках нашего голоса. Звуки образуют слова, слова складываются в предложения, точно передающие мысль. Эту систему связи мы называем речью.
— Наша система связи доходчивее и проще.
— Согласен. Но речь обладает дополнительными качествами: богатством интонаций, подтекстом, тональностью.
Глаза у гедонийца стали, как показалось Библу, чуточку больше, губы сузились. Должно быть, он что-то не понимал.
— Не ясно, — откликнулся он. — Может быть, мой «ай-кью» ниже вашего.
