— Разве труд, которым, как ты говоришь, так восхищаются на Земле, не является источником наслаждения для человека?
Теперь уже рассердился Капитан.
— Да, является, — вмешался он. — Но труд не отупляющий и бессодержательный, требующий такого же отупляющего и бессодержательного отдыха. Такой труд на Земле заменяют машинным. Не знаю, почему вы этого не сделали. Ведь он даже на участках, требующих самой высокой квалификации, ничего не создает, не улучшает, не совершенствует. Вы исключили всякое творчество, погасили изобретательскую мысль, любую попытку придумать что-то новое, что-то улучшить, что-то изменить. Все стабильно, неизменно, неколебимо. И все же труд Голубого города — основа и фундамент вашей цивилизации. Уничтожьте его — и развалятся Аора с Нирваной. Рассыплется в прах все двухслойное здание вашего идеального мира. Есть еще на Земле такое ничтожное паразитирующее насекомое — клоп, иногда беспокоящее человека. Раздавите его, и человек останется жив, а клопа не будет. Но уничтожьте человека, и насекомое исчезнет как вид — не на ком будет паразитировать. По-моему, в этой побасенке суть и будущее вашей цивилизации. Ложность не в цвете солнц, а в ее социальной структуре.
На этот раз аквариум не послал реплики. Мозг безмолвствовал, кое-где заметно пульсируя. Может быть, в нем смещались далеко обгоняющие человеческую мысль цепи ассоциаций, взвешивая и оценивая суждения землян. Капитан и Библ обменялись недоуменными взглядами. Что это? Конец беседы? Но долгожданная реплика наконец дошла до их сознания в лаконичной формулировке:
— Без Аоры и Нирваны мне Голубой город не нужен. Это один из компонентов техносферы моего мира.
— Если исчезнет земная техносфера, — сказал Капитан, — человек ее восстановит. Может ли это сделать гедониец?
— Нет.
— Но можно ли научить его конструировать, строить, изобретать?
— Нет. Циклы обучения стабильны и неизменны.
— А психика? Мысль? Поиск?
— Бытие живой материи запрограммировано навечно.
— Тогда я повторю мысль Библа. В вашем мире не больше жизни, чем в замерзшем аммиаке на мертвых планетах.
— Я обдумаю ваши суждения, и, если найду их правильными, вы узнаете об этом не от меня.
Мозг «замолчал», и тотчас же оба землянина, не сговариваясь и не колеблясь, движимые чужой, хотя и неощутимой волей, шагнули из белой кипени зала на вытоптанную лужайку в низкорослом кустарнике, где стоял их никем не тронутый вездеход.
Связку с черной пустыней нашли минут через десять, и только тогда Капитан осторожно спросил:
— Ну как?
— Он думает в сто раз быстрее нас, — сказал Библ.
— Ну и что?
— Может быть, информация уже передана Координатору. Я имею в виду поправки к программе.
— Какие?
— Исходящие из нашей беседы. Он не будет ни лицемерить, ни обманывать себя, ни утешаться иллюзиями. — Библ говорил загадочно, словно нехотя, что-то соображая.
— Ничего не понимаю, — сказал Капитан, — что вы подразумеваете?
— Опасение. — Библ почти вплотную придвинулся к уху соседа. — А что, если он согласится с нашей оценкой его создания?
Капитан задумался.
— Что мы можем предвидеть? Это не человеческий мозг. Даже не мозг гения. Это супермозг.
— Выводов, конечно, предвидеть нельзя. Но можно предположить. Один из вариантов: уничтожить станцию и нас, свидетельство которых может иметь для него нежелательные последствия. Но я лично в это не верю. Так поступил бы ум низкий, трусливый, несовершенный. Опаснее другое: он может уничтожить себя и свое детище.
— Вместе с нами?
— Возможно, если ему не помешают.
— Кто?
— Хотя бы мы.
Капитан крякнул: он привык понимать с полуслова.
— Тогда поторопимся.
Станция уже показалась на горизонте. Еще несколько минут, и на фоне ее выросли бежавшие навстречу вездеходу фигурки. Капитан остановил машину:
— Что случилось?
— Лиловое солнце погасло, — сказал Малыш.
