— Пантомима, — заметил Библ, — и с определенным сюжетом. Только смысл не ясен.
— А мы и не будем разгадывать, — сказал Капитан и храбро ринулся мимо суетившихся поблизости гедонийцев, не расступавшихся, но и не задевавших его на проходе.
Библ шагнул следом. То же самое. Он шел навстречу людям, и они отступали, отстранялись, не видя его, а Капитан в это время уже держал за шиворот Малыша, стоявшего как сомнамбула с остекленевшими глазами.
— Берите Алика — и к выходу. Сопротивляться не будет. Они еще в трансе, — сказал Капитан и, подталкивая Малыша, вышел на свободное пространство у лиловой стены.
Тут только взор Малыша ожил.
— Кэп? — удивился он. — Ты?
— А кто же? Очумел?
— Очумеешь.
Очнулся и Алик. Огляделся, узнал товарищей, и какое-то подобие улыбки скривило губы.
— Галлюциногенный воздух, — выдохнул он. — Мы с Малышом такое видели…
— «Такое, такое»… — передразнил Малыш. — Влез я в твою игру, а зачем?
— Скажешь, неинтересно? Мы же опровергли Эйнштейна. Мы прошли петлю. Представьте себе, товарищи, что может быть, если скорость элементарных частиц превысит скорость света?
— Погоди, сынок, — оборвал Капитан. — Библ тоже кое-что видел. Вот и расскажете дома. Поспешать надо. А на последней ступени, я думаю, делать нам нечего. Вон и Фью вынырнул.
Винт кратера уже вынес Фью на поверхность. Он по-прежнему был невозмутим, тих и нелюбопытен. Выводя гостей на край черной пустыни, напутствовал:
— С Учителем встретитесь, как условились. Только не снимайте шлемов во время беседы. Чрезвычайно важно для нас. Мы очень, очень много спорим и думаем о ваших словах.
— А вдруг не увидимся? — сказал Капитан.
— Мы должны увидеться. Есть же способ — только позовите.
— Шлемы?
— Шлемы. Сигнал будет принят в любое время.
2. Рассказ Библа. Вслед за Алисой
Первым рассказывал Библ:
— Когда мы прошли уже второй зал, я не думал об эксперименте. Меня не волновали мечты магов и сиргов. Но, должно быть, одинаковая проходимость, загадочность открытых дверей в Неведомое натолкнули меня на одну мыслишку. Вернее, напомнили ее — впервые-то я подумал об этом лет десять — двенадцать назад.
Я еще не работал в Космической службе, читал лекции и писал книжки — ну чем обычно занимается преуспевающий молодой ученый. У меня тогда ни одного седого волоса не было, ни особенных тревог, ни огорчений, двенадцать часов работы и законная разболтанность в очередной уик-энд.
Было это летом, в июне или в июле, когда уже в пятницу вечером тянет куда-нибудь на берег моря или на озеришко. В одну из таких пятниц и позвонил мне Олег — Малыш его помнит, он еще тогда безвинтовыми вертолетами увлекался.
«Поехали к Роберту, — предложил он. — У него дом в Мещере. Не в заповеднике, а в поселке рядом. Езды — минуты, а удовольствия на три дня, в понедельник у тебя лекций нет. У Роберта все чин чином: стол и домишко — памятник древней деревянной архитектуры, куча новых картин для очередной выставки и никаких женщин, кроме хозяйки. На рыбалку съездим, позагораем, пульку распишем. Я, ты, он и Гофман из медслужбы».
— А что такое пулька? — спросил Алик.
— Была такая игра, — сказал Малыш. — Сейчас уже подзабыта. Помолчи.
— К Роберту мы добрались на вертолете за полчаса, — продолжал Библ. — «Памятник древней деревянной архитектуры» оказался обыкновенной русской избой-пятистенкой, одной из немногих уцелевших в поселке. Сутки пропадали на Черном озере в заповеднике, а к вечеру в воскресенье сели за пульку. Я, признаться, не любил этот способ убивать время, но не отказываться же от игры, если уже согласился.
Сидели мы в большой полупустой комнате, оклеенной ядовито-зелеными обоями. Роберт догадался прикрыть их, развесив где только можно свои полотна в духе снова вошедшего тогда в моду позднего импрессионизма. В углу стояли в беспорядке подрамники и свернутые в трубки холсты, а у окна прямо на обоях была намалевана узкая дверь «под дерево», красновато-коричневая, с аккуратными глазками сучков на филенках, даже с неровными потеками лака. Он, казалось, не успел еще высохнуть, чуть-чуть поблескивая, будто смола на сосне. Как обманчива иногда прихотливая игра света: моя рука нащупала только шероховатый слой масляной краски на гладкой поверхности зеленых обоев.
