Собственно, это был не зал, а перекресток движущихся «улиц»-дорог, расходившихся в трех измерениях. Фактически они не перекрещивались, а пробегали одна над другой на разных уровнях не ниже человеческого роста, так, что под ними можно было пройти.
— А куда? — спросил Капитан, сжимая кулаки. — Бодрость чертова, а деваться некуда.
— Откуда бодрость, вы подумали, Кэп? — откликнулся Библ. — Нас порядком потрепало, как в центрифуге. А только что на стульчиках мы чуть не заснули. Хотите, я вам скажу, откуда? От еды.
— Химия, — отмахнулся Капитан. — Я бы шашлычок предпочел. По-карски.
— Не говорите. Первое блюдо — желе — вызывает острое чувство голода. «Фасоль» гасит его, заполняя балластом желудок. Тающие шарики рождают блаженную сытость, а «кока-кола» — дремоту. Затем нам дают стулом по заду и выбрасывают на дорожку — станки и пульты ждут не дождутся. А мы и рады — горы своротить можем. Хорошо продуманный обед.
— Одного не понимаю, — все еще недоумевал Капитан, — почему здесь и в Аоре кормят по-разному. И устройство кормежек различно, и меню непохоже. Смысл же один — еда. Стимулятор к действию.
— Технология другая, — предположил Библ, — здешние лепо — или как их тут называют? — просто столовки, а в Аоре плюс объект накопления инединиц. Здесь — элементарная механическая подача пищи, там — царство телекинеза и выдумки. И стимуляторы разные. Там — к действию иррациональному и бессмысленному, нечто вроде наркоза, здесь — к разумному и направленному, если хотите, допинг.
— А пол трясется, — заметил вдруг Капитан.
— Да, вибрация. Нас толкает куда-то.
— Опять? — поморщился Капитан. — Надоело мне это царство глухонемых. Хоть бы один нас заметил.
— Оглянитесь, — сказал Библ.
Мигающие цветные плоскости суживались, образуя темный проем. В центре его стоял человек в голубой куртке и делал какие-то знаки.
— Похоже, нам.
— Зовет, должно быть.
Подошли. Человек, скорее человечек, едва ли выше полутора метров, приложил руки к сердцу — жест, понятный всем гуманоидам. Капитан и Библ сделали то же самое. У человечка засветились глаза, большие и выпуклые. Черный зрачок заполнял почти все пространство глаза, так что трудно было определить цвет. И во всем остальном человечек был непохож на гедонийцев. Не только складом лица с орлиным носом и небесно-голубым цветом кожи, но и ее не свежим, а каким-то мутноватым, белесым оттенком. «Живут в тюрьме без свежего воздуха», — подумал Капитан и испугался: не поймет ли. Но голубокожий и виду не показал, что он понял. Вернее, не понял, потому что всем видом своим выражал только ожидание.
— Привет, — сказал Капитан по-русски и повторил по-английски.
В ответ человечек произнес что-то не поддающееся повторению, похожее на птичий свист или клекот. И, заметив, что его не поняли, показал рукой на черный проем.
— Приглашает, — сказал Библ. — Ну как, Кэп?
— Принято.
3. На манеже цирка. Летающая тарелка
Сумрачное пространство впереди расширилось и просветлело. Обращаясь к земной терминологии, Библ бы назвал его манежем цирка с бледно-лимонными стенами и невысоким, в несколько рядов, амфитеатром, посиневшим от сидящих рядышком знакомых курток. Сквозь дымчатый облачный купол просвечивало голубое небо.
Манеж был крохотным, в четыре раза меньше обычного, и амфитеатр, естественно, вмещал лишь несколько десятков зрителей, терпеливо ожидавших представления на манеже. Ничего здесь не было, кроме двух висевших без опоры и, как везде на Гедоне, очень подвижных, вращающихся прозрачных кресел. В них и усадили земных гостей спина к спине, но так, что они могли разговаривать, поворачиваясь друг к другу на бесшумных шарнирах. Усаживал их тот же человечек с двумя ассистентами, присоединившимися к нему с трибун и похожими на него, как близнецы. Впрочем, присмотревшись, Библ и Капитан сразу заметили, что и все, заполонявшие трибуны крохотного амфитеатра, были так же похожи, словно их вылепила мать-природа по одному образцу. А может быть, здесь сказалось то самое неумение различать черты незнакомого склада лица, какое проявляет большинство европейцев, например, у африканских странах. Впрочем, и меднокожие гедонийцы в синих и голубых плавках показались вначале землянам почти неотличимыми друг от друга, и только потом в Аоре одноликая масса превратилась для них в сумму индивидуальностей.
