Стойкий держался в стороне, поигрывая светящимся «огурцом», и смотрел на дерущихся — ленивый и равнодушный зритель; но вдруг напрягся, как сжатая пружина, и нырнул в толпу. Он пробирался сквозь нее, не обращая внимания на удары «хлыстов», ловко уклоняясь от лучей парализаторов, устремленный к долговязому гедонийцу с черной пиратской повязкой на глазу и каким-то рыжим «бруском» в руке. Должно быть, именно этот «брусок» и мог совершить насилие над природой, предотвратить которое обязан был Стойкий. Мог, но не совершил. Открытый раствор «огурца» извергнул струю синеватого газа, и гедониец сразу обмяк, тут же подхваченный Стойким. Тот вынес его, сбросил к расписанной стенке туннеля и потер щеку, на которой вспухал багровый рубец.
— Больно? — сочувственно спросил Малыш.
Стойкий равнодушно отмахнулся.
— Пустяки. Фактура не нарушена. — Он подкинул на ладони продолговатый рыжий «брусок». — Электронный нож. Легко режет любую ткань. Интересно, где он его достал.
— Сирги, — перебил мысль спутник Стойкого. — Их штучки. Дают, не подумав, кому. Здесь еще один с ножом.
— Откуда ты знаешь? — не поверил Малыш.
— Мы должны знать.
— Мистика, — процедил сквозь зубы Малыш и вгляделся в толпу. — У кого нож?
— У вольного в черной рубахе. Шестой сектор.
Малыш не понял, что значит сектор в гедонийском понимании и почему он шестой, а не пятый, но вольного увидел. Тот уверенно действовал «хлыстом», зажатым в правой руке, а левую засунул в прорезь черной рубашки.
— Нужно обезвредить, — послал мысль Стойкий. — Кто пойдет?
— Я, — сказал Малыш. — Давай дубинку.
— С ума сошел! — закричал Капитан. — Тебя же собьют в два счета.
Но Малыш уже ворвался в толпу. Ловко орудуя дубинкой, уклоняясь от встречных ударов, боднул кого-то в живот, вовремя заметил руку с «хлыстом», направленным на него, ударил ребром ладони по этой руке, успел подхватить рукоятку «хлыста» и с оттяжкой, словно «хлыст» был нейлоновый, а не электронный, полоснул по надвинувшимся лицам, рукам, шеям. Кто-то взвыл от боли, кто-то упал, и Малыш продвинулся еще метров на пять. Он уже мог достать «хлыстом» вольного в черном, но не спешил: в конце концов, дубинка вернее, а не дубинка, так кулак не подведет. И вдруг что-то сверкнувшее обожгло ему плечи. Он зашатался от боли, перед глазами завертелись огненные колеса: попали, гады!
Он стиснул зубы и двинулся уже наугад, почти не видя, туда, где маячило черное пятно. И когда оно вдруг выросло перед ним, превратившись в сетку-шнуровку на загорелой спине вольного, он не задумываясь хлестнул дубинкой по этой спине — с размаху, изо всех сил. Гедониец охнул и осел, а Малыш подхватил его на плечи и, пошатываясь, двинулся назад, — так же как и Стойкий прикрываясь от ударов безжизненным телом — пусть хлещут: все равно на перекройку пойдет. Так он выбрался из толпы, сбросил обмякшее тело на полированный пластик площади и, пошарив за бортом черной шнуровки, вытащил прямоугольный рыжий брусочек.
— Держи, — бросил он Стойкому, и тот, поймав нож на лету, одобрил:
— Неплохо. Эта информация поможет тебе перейти к нам.
— К кому?
— К сверхлюдям.
Малыш вытер вспотевший лоб.
— Спасибо. Что-то не хочется. — Он осторожно повел плечами; спина нещадно горела, обожженная скользнувшим ножом вольного.
— Кто дал им эти ножи? — спросил Капитан.
— Сирги. Кто же еще?!
— А откуда ножи у сиргов?
— Из пространства.
Капитан не понял, но переспрашивать не стал: все равно понятнее не будет, здесь не любят бестолковых и любопытных.
— Зачем они вооружают вольных? Разве сирги не знают, что это опасно?
— Знают. Но они против стабильности. Бунтари.
Капитан задумался. Кто же может бунтовать в этом отлаженном механизме? Выходит, что не так уж хорошо он отлажен. Кому-то что-то не нравится, кто-то пытается что-то исправить. Или поломать. Сирги. Тот человечек, который назвал себя колебателем пространства?
— Их много в Аоре?
— Не знаю, — пожал плечами Стойкий, — но они мешают стабильности.
— Так остановите их.
— Нельзя. Они неуловимы.
— Даже для вас?
— Мы не владеем пространством, а они хозяева колебаний. Они играют миражами. Ты не поймешь.
