— Еще бы, вам подавай соболей!
— Все мы кому-то служим, тайон Сахей. Якуты рыщут по лесам, чтобы убить соболя и уплатить нам ясак. Я, как волк, хожу по земле и приискиваю землицы, чтобы угодить своему царю. А все цари служат богу.
— Тебе не понять нас, но ты не глуп, — сказал Сахей и пригласил Дежнева в дом. — Мой враг Логуй прислал гонца с просьбой, чтобы я убил тебя. Он предал вас!
— Логуй хочет мира. Я сам просил тайона Логуя послать к тебе гонца. Я надеялся, что ты поступишь наперекор желаниям своего врага.
— Я разгадал его. Я только думал, что это сам Логуй пошел на хитрость.
— Ты мудр, тайон Сахей. Если бы у якутов все тайоны были такие же, как ты, нам бы пришлось плохо.
— Если бы все тайоны якутов были такие, как я, русский царь платил бы нам ясак.
— Так бы оно и было, Сахей. Только до русского царя по его земле нужно идти два года.
— Это на моих-то лошадях! С моими-то воинами!
— Ты прав, тайон Сахей. На твоих лошадях, с твоими воинами до русского царя можно дойти за полтора года.
Сахей помрачнел.
— Я знаю, что у вас есть пищали величиной с лошадь. Нас мало, чтобы победить бесчисленных воинов русского царя. Мы на него не нападали, зачем он послал вас сюда? Зачем ему столько земли, если из конца в конец ее идут два года?
— Воля божья!
— Что послал сказать мне приказчик Парфен Ходырев?
— Меня послал атаман Галкин тебе сказать, что приказчик Парфен Ходырев сидит в тюрьме. До нашего царя дошло, как притеснял Парфен Ходырев якутский народ, и царь сместил его. Мне велено сказать тебе, что все твои прегрешения прощаются. Я привез подарки.
— Покажи!
Дежнев сходил к лошадям, принес тюк красной материи, пять шапок, сшитых из разноцветных лоскутов, маленький медный котел, наполненный голубыми бусами.
Сахей, черпая пригоршнями бусы, прищелкивал языком.
— Иди, — сказал он наконец, — тебе укажут дом. Я буду думать.
А все уже было ясно. Настала пора покориться. Чуть еще промедлишь, придет атаман Галкин вместе с Логуем да с тем же Откураем, вырежут весь род, не пощадив детей, а женщин растащут.
Три дня думал тайон Сахей. Так говорили Дежневу. А Дежнев знал, что Сахей ест сушеные мухоморы и пьяный колотит слуг.
Через три дня Дежневу принесли три сорока двадцать соболей, то есть с каждого мужчины по соболю. Было в роду Сахея сто сорок мужчин.
Родился человек, а судьба ему местечко уже приготовила. Родился у боярина — боярином быть, у купца — купцом, крестьянскому сыну — спину гнуть.
Так бы и скрипела телега вечно, да по дороге вышибают сторонние сучья старые спицы.
Ах, молодец Семен Иванович!
Подошел к Якутску вечером. До города рукой подать. Жена ждет, еда — с неделю тянул на голодном, — постель теплая, баня с веничком, с ледяным квасом, а он остановился спать на треклятом снегу.
Явился под стены к заутрене, когда валил в церкви народ и звонили колокола. Как увидали звонари, что возвращается из похода казак, ударили по-праздничному, а люди замешкались на улицах, чтобы встретить удачливого товарища…
Молодец Семен Иванович! Дивились дружки его сметке. Сошел с коня возле церкви — и на святую молитву. Стоял в своих шкурах, с оружием впереди всех, рядом с воеводами. Первый после воевод Петра Петровича Головина да Матвея Богдановича Глебова подошел под благословение.
Мало ли казаков возвращалось с удачей, а тут сами воеводы спрашивали у Семена о делах, дарили по рублю, да алтыну на шапку, чтоб видели люди: заслуженный человек перед царем и Россией.
Абакаяда Сичю — солнышко широконосое — встретила Семена Ивановича сыном.
Два дня не слезал Дежнев с печи, кости грел.
Притомила его дорога крепко. После церкви, после воеводской милости сходил в баню, забрался потом на печь, и взял его долгий сон. Когда сон прерывался, не вставал, не открывал глаз и сквозь сладостную дрему слышал, как осторожно и легко передвигается по дому Сичю, как чмокает грудью ребенок, вздыхает, громко, с облегчением, будто взрослый. Семен улыбался и, повозившись спиной, чуя сквозь тонкую настилку теплые широкие кирпичи, засыпал счастливый.
Наконец Семен проснулся. Сошел вниз, скинул рубаху, отер пот, обсох и, кликнув жену, пошел в сени.
