Интересно, что и композиция «Monday Monday», другой, лишь немногим менее яркий отрывок первого альбома The Mamas & The Papas «If You Can Believe Your Eyes and Ears», изданного в феврале 1966 года, – тоже скорее грустная, чем веселая по настроению. Пожалуй, этот трек мог бы стать гимном всех тех из нас, кому приходится каждый понедельник уныло вставать по будильнику и плестись на работу – эмоция в нём примерно такая же, как и в песне со словами «им бы понедельники взять и отменить» из репертуара Андрея Миронова, с той разницей, что у «мам и пап», разумеется, напрочь отсутствует типичная для советской эстрады юмористическая приподнятость (и слава богу). Откуда же берется в песнях The Mamas & The Papas этот неожиданно тяжелый для поп-музыки середины 1960-х эмоциональный фон? Возможно, погружение в историю группы поможет дать ответ на этот вопрос.
Познакомимся с главными героями: это Джон и Мишель Филлипсы, уже упоминавшиеся выше, а также второй вокалист Дэнни Доэрти и вторая вокалистка Кэсс Эллиот – вторые они только в моём перечислении, на деле ту же Кэсс нередко, и не вполне безосновательно, считают главным центром притяжения в ансамбле. Джону Филлипсу уже тридцатник, но пару лет назад он бросил жену и двоих детей ради Мишель – на тот момент начинающей фотомодели, ещё даже не достигшей возраста согласия. Вместе с Доэрти они до образования The Mamas & The Papas играли в нескольких не хватавших звёзд с неба фолк-составах. Кэсс же – девушка с несколько другим бэкграундом: она пела на Бродвее и даже пробовалась в мюзикл «Я достану тебе это оптом», но уступила Барбре Стрейзанд, которая была на год младше; именно та роль в итоге принесёт Стрейзанд первую славу. The Mamas & The Papas притягивают Кэсс не столько эстетически или стилистически, сколько чувственно – она влюблена в Дэнни Доэрти и даже устраивается работать официанткой в клубы, где выступает ансамбль, чтобы почаще видеться. Правда, Доэрти игнорирует её знаки внимания – ему больше по душе не Кэсс, которую сегодня назвали бы иконой бодипозитива, а Мишель Филлипс, красотка, скажем так, более традиционного типа; в какой-то момент у них втайне от Джона Филлипса начинается роман, и вслед за этим история The Mamas & The Papas превращается уже в настоящую мыльную оперу с бурными ссорами и сценами ревности.
В общих чертах ранний период деятельности ансамбля документирован в композиции «Creeque Alley» – редком в 1960-е годы примере автобиографической песни-летописи, в которой рассказывается о том, как The Mamas & The Papas вылупились из скорлупы американской клубной фолк-сцены, а потом, предаваясь вольной каникулярной жизни на Виргинских островах (и злоупотребляя в процессе разного рода вредными веществами – это вообще было фоном почти всей творческой деятельности группы) решили отойти от фолк-звучания и попробовать вскочить на подножку поп-музыкального поезда, годом ранее пронёсшегося по стране усилиями The Beatles и других групп британского вторжения. «And no one’s getting fat except Mama Cass», «и никто не жиреет, кроме Мамы Кэсс», – поётся в рефрене; сегодня его, наверное, сочли бы оскорбительным, учитывая действительно крупную комплекцию певицы, однако здесь, очевидно, есть и дополнительный смысл – намёк на то, что у Кэсс у единственной была относительно успешная карьера до прихода в группу. Приход этот, кстати, случился не сразу: Джон Филлипс позволял девушке участвовать в репетициях, но упорно продолжал, как говорят спортивные функционеры, накладывать вето на полноценный трансфер. А дальше случился эпизод, о котором не раз вспоминала сама Кэсс – как будто бы однажды в клубе во время монтажа сцены ей на голову упала металлическая балка; певица потеряла сознание, а очнулась с существенно более широким вокальным диапазоном, чем тот, который был у неё раньше. И вроде бы именно после этого Филлипс сменил гнев на милость и принял её в состав своего проекта. Звучит красиво, но, как подозревают историки, вряд ли соответствует действительности – более вероятно, что в The Mamas & The Papas её сначала не брали из-за пышных форм и вообще нестандартной для поп-звезды внешности, а потом, когда всё-таки взяли, пришлось придумать более или менее правдоподобное обоснование: почему раньше нет, а теперь да.
