Хорюшка - страница 11

Спиридон подошёл к клетке. Хорюшка, забившись в угол, испуганно смотрела на Спиридона. Конечно, встреться она с этой собакой один на один в лесу, то жизнь её на этом и закончилась бы, а тут спасением стала кроличья клетка. Но близость врага всего-навсего в каком-то метре ещё долго держала хорюшку в напряжении. Весь следующий день хорюшка не решалась приблизиться к металлической сетке.

Давно отыграла пора полой воды — времени таяния снегов и разливов рек. Закончились черёмуховые холода и отцвели сады. Начиналось лето.

За два месяца поджила у хорюшки лапа. Теперь она уже спокойно наступала на неё.

В каждый свой приезд к деду Оленька подолгу задерживалась у клетки с хорюшкой, подкармливая её специально привезённым свежим мясом и рыбой. Хорюшка отвечала ей доброжелательностью. «Ах как бы было хорошо взять её на руки, погладить, поиграть», — думала Оленька, гладя на хорюшку.

В один из своих приездов Оленька покормила хорюшку, но второпях, спеша на оклик деда, забыла хорошенько закрыть вертушок клетки. В полночь хорюшка, слегка привалившись к дверце, вдруг почувствовала, как та слегка подалась и приоткрылась. Хорюшка замерла. Деревня молчала, лишь лягушки сонно бормотали в ближнем пруду. Хорюшка ловко спрыгнула вниз, в три скорых прыжка проскочила узкий двор и на мгновение замерла на бревенчатых кладях, что были выложены у входа со двора на усадьбу. По меже картофельного участка, мимо ровных гряд хорюшка выбежала на луговину сада. Была глухая ночь — самое время охоты. Но об охоте хорюшка не думала вовсе. Её не интересовало ничто, кроме неожиданно ворвавшейся в её жизнь свобода, дух которой она почувствовала сейчас так остро и сильно. Огромная луна зловеще смотрела свысока на убегающего полевой кромкой хоря. На траве лежала холодная роса. Какая-то мелкая птица с пронзительным щебетом испуганно сорвалась с места и полетела прочь. У самого леса хорюшка остановилась, привстала на задние лапы, вытянулась столбиком, как она делала всегда, изучая окружающее. В поле надрывно скрипел коростель. Вдалеке освещаемая одиноким уличным фонарём притихла спящая деревня. Летняя ночь коротка, а июньская — в особенности, закат и рассвет в этом месяце друг дружку видят.

Оглядев окрест, хорюшка что было сил припустила в лес. Это была ночь свободы, которая гнала её прочь от деревни, не давая остановиться ни на миг, ни на долю секунды. Это была ночь возвращения к вольной жизни.

А спустя несколько месяцев, в пору первых порош, на Спиридоновом гумне вновь появились хорёчьи сдвойки…

Ночь застала лесника Семёна Савинкова на участке дальних молодых сосновых посадок у Барских лугов. Короткая вечерняя зорька быстро убралась восвояси, дав полную свободу ночной мгле. Сумрак мгновенно лёг на подлесок, с каждой минутой становясь всё гуще и гуще. Возвращаться домой не было и мысли, хотелось с раннего утра пройтись к самым дальним еловым делянкам, и лесник, наскоро поднабрав дровец и разведя дружный костёр, остался ночевать. Осенние ночи особенные — тёмные, таинственные на тишину, с леденящим душу холодом. Лес словно укутывался в тишину, и каждый лесной шум был «на виду». Вот где-то совсем близко несколько раз тоскливо протянула свою устрашающую песню сова, и вскоре её силуэт бесшумно мелькнул в проёме сосновых крон, погружённых в звёздное небо, и скрылся, словно не было ночной разбойницы вовсе. И почти тут же, но уже с другой стороны, донеслась до слуха лесника пугающая перекличка нескольких сов. В глубине леса прохрустел валежником спешащий куда-то по своим делам заяц, и загомонил в ельнике спросонья стронутый им чёрный дрозд. Закопошился, забил крыльями о еловые ветви и затих.

Костёр убаюкивающе потрескивал сушняком, излучая благодатное ласковое тепло.

Пригревшись у жаркого костра, дед Семён слегка задремал. Потрескивание костра ещё больше усиливало дрёму, крепко разморившую усталое за день тело.

К утру сильно схолодало. Рассвет едва занимался. За ночь в лесу поднялся плотный туман, скрыв из виду всё окружающее.

Очнулся дед Семён от холода. Было неуютно, и он, запахнувшись поплотнее телогрейкой, принялся наламывать для костра хворост, припасённый ещё с вечера.