– Пожалуйста, – отозвался Йере и вопросительно посмотрел на отца.
Музыкант принял позу портного, снимающего мерку с клиента. И с места в карьер произнес целый монолог:
– Вы производите впечатление чересчур задумчивых людей, милые господа. Пожалуй, у вас есть причины для грусти, холода, голода. А может, вам просто скучно? Или вас мучают комплексы? Вам известна мораль Рихарда Вагнера? Вот отчего могут возникнуть комплексы. Мой хороший друг Фридрих Ницше считал жалость жизненной позицией, поэтому и относился с отвращением к вагнеровскому Парсифа-лю. Ницше никогда не испытывал чувства жалости. Итак, какова ваша оценка политической ситуации?
– Она зыбкая, – ответил Еремиас.
– Так и я думаю. Положение было бы во много раз прочнее, если бы лапуасцы2 постарались отправить на тот свет всех изобретателей звукового кино и оставили бы сапожникам их колодки. Слово «уничтожение», впрочем, звучит на редкость музыкально. Оно характеризует желание и животный характер, если можно так сказать, инстинктивную цель народа Финляндии…
– Конечно, можно и так сказать, – высокомерно улыбнулся Йере.
– Великолепно! Чувствуется, что вы человек умный. Пожалуй, даже образованный. Кто знает, может быть, вы даже подготовлены к выполнению сложной задачи? Но вернемся к политической жизни в ее животном звучании. Вот прекрасная тема для новой симфонии. Звуки, издаваемые животными, выражают инстинктивные намерения: в драке – это способ устрашения, в беде – призыв о помощи, в любви – способ соблазнить самку. Музыка также служит инстинктам.
Когда оркестр играет Ваазский марш или гимн воинов Дубинной войны3, у лапуасцев просыпаются инстинкты и они видят все в красном цвете. А когда перепуганный человек видит перед собой красное, у него появляется желание поиздеваться над ближними…
– Мы политикой не интересуемся, – прервал Малышку Еремиас, намереваясь встать на ноги.
– Я тоже, – ответил Малышка Лехтинен. – У нас в приюте разговоры о политике запрещены под угрозой наказания. А сослать человека – раз плюнуть. На прошлой неделе государственная полиция отправила в ссылку восьмидесятилетнюю старуху, которая тайно носила красную нижнюю юбку, а одного парализованного старикашку, назвавшего откормленную в нашем приюте свинью именем Вихтори, посадили в карцер за оскорбление великого вождя народа.
Еремиас многозначительно кашлянул:
– Я уже говорил, что меня политика не интересует.
– Ссылка – это не политика, – ответил Малышка Лехтинен, – в Финляндии она лишь увеселительная поездка. Надо же когда-нибудь и беднякам прокатиться бесплатно на автомобиле? Но почему вы, дорогие господа, такие хмурые? Надеюсь, я вас не обидел? О, понял, понял! Вы жаждете музыки. Вижу это по вашим одухотворенным лицам. Музыка – явление небесное. Она нужна людям любого возраста. Сыграю-ка я вам свою последнюю симфонию, которую сочинил в память о немом кино. Извольте, господа.
Малышка Лехтинен пружинисто вскочил и низко поклонился. Прошелся несколько раз по струнам мандолины и промурлыкал мелодию. Он напоминал актера, для которого игра на сцене – работа, а работа – всего лишь игра. Внезапно он отбросил в сторону свой инструмент, случайно попав им в пустую канистру из-под спирта, вытащил из нагрудного кармана губную гармошку и заиграл. Это, видимо, была «Симфония слез», ибо глаза музыканта тут же стали влажными. Колени его то сгибались, то разгибались в такт звукам мелодии, а губная гармошка, подобно пестику маслобойки, перемещалась из одного уголка рта в другой.
– Вот так, господа хорошие. Это было allegro non troppo. Играл ли я всю жизнь на губной гармошке? Нет, дорогие слушатели. Только четыре года. До этого играл на скрипке почти двадцать лет. Но если бы вы знали, сколько я заглотнул за эти годы горячительных напитков! Однако я не жертва вина, я его друг. Жертва вина? Чушь! Я жертва механизации, грамофонных пластинок. Ну, что вы понимаете в музыке? Достаточно покрутить ручку, заставить пластинку вращаться – вот вам и музыка. Ну да ладно… Ведь если я на скрипке сыграю «Крейцерову сонату» Бетховена, вы только покачаете головой и скажете: «Ах, сумасбродный Лехтинен, оставь скрипку, купи губную гармошку, или трубу, или же саксофон. Либо играй на танцульках. Будь таким, как Матти Юрван или Мальмстен и Пеккаринен». Ну и что? Купим итальянскую губную гармошку, у нее есть мажор и минор. И заиграем или запоем. Если вы, господа хорошие, позволите, то…
