Профессор Реджинальд прилагает все усилия, чтобы помочь нам, но совершенно очевидно, что он не прочел ни одного из наших дел, потому что верит каждому произнесенному слову. Он поверил даже Сьюзи, этой отъявленной лгунишке, которая никогда в жизни не занималась «непристойными вещами в дешевых отелях» (а уж она бы не прочь!). На самом деле Сьюзи сидит здесь за воровство в магазине, на котором она попалась три раза, за что ее по законам этого штата посадили под надежную охрану в компании с такими отъявленными и закоренелыми преступниками, как я.
— Каждый день по новому слову Не так уж и много, не так ли?
Я открываю книгу и перелистываю страницы. Повсюду следы засохших соплей и пролитой каши. Я останавливаюсь на одной из страниц и читаю первое попавшееся слово.
Гениталии.
Просто слово.
Однако слова все же лучше, чем ничего.
Прошлой ночью мне снились кошмары. Я видела во сне Мануэля, профессора Пенденнинга и того мужчину, чье имя я никак не могу вспомнить. И еще судью Кенворти. Мне вновь приснился тот день в его кабинете, когда я хотела уйти, а он стал удерживать меня силой, помню, что во сне я потеряла контроль над собой и заплутала в закоулках какого-то дома. Возможно, это был дом судьи Кенворти. Из-за этих кошмаров невозможно спокойно уснуть, это какая-то сплошная пытка, каждые пять минут ты просыпаешься и думаешь: скоро это произойдет. Они сделают это с тобой. Я не могу отсюда выбраться, и в конечном счете они сделают это. Они это сделают, и ничто их не остановит.
Кошмары преследуют меня с самого детства, и, доложу я вам, штука это малоприятная.
Когда я была совсем маленькой девочкой и мамы не было рядом, мне часто снилась Длиннолицая Ведьма с костлявыми руками и ногами, которая всегда выуживала меня из мест, которые мне казались наиболее безопасными в доме. Каждый раз, когда я избавлялась от нее, она появлялась вновь: залезала через окно ко мне в спальню или хватала меня за шиворот в раздевалке детского сада, или же я мчалась в спальню к отцу, а она уже поджидала меня в его постели в бигудях и голубом ночном чепце из полиэтилена. Как волк в обличье бабушки из той сказки про Красную Шапочку, только Длиннолицая Ведьма была настоящей. Из реального, а не придуманного мира. Я выбрасывала ее из окна, сажала на лопату и запихивала в камин или печь. Я колола ее кухонными ножами до тех пор, пока она не становилась похожа на живую подушку для втыкания булавок, потому что ножи торчали из нее, как иглы рыбы-иглы, потом она начинала пухнуть и раздуваться и наконец поднималась в воздух, как воздушный шар, а я кричала ей вслед: «Прощай, Длиннолицая Ведьма! Скатертью дорога!» Затем наступал короткий период облегчения, вслед за которым меня вновь охватывало липкое чувство страха: мертвая она мне казалась еще ужаснее, чем живая. Дом был пуст, папа был на работе, а из подвала снова начинали раздаваться чьи-то голоса.
И я знала, что мне придется спуститься туда. Я должна была спуститься и заняться поисками Длиннолицей Ведьмы.
Иначе она сама пришла бы за мной.
После того как мама уехала от нас в последний раз, а папа проводил много времени на работе, я подолгу оставалась одна, и, возможно, именно это оказало негативное влияние на выбор моего жизненного пути.
Поначалу я совсем не скучала по матери, потому что, даже когда она жила с нами, редко ее видела. Она постоянно уезжала на лечение в соседний штат, а если бывала дома, то закрывалась в своей комнате и лежала в кровати или же уходила в город, где пропускала кружку-другую пива в баре местного кегельбана на Сорок четвертой автостраде. Иногда мои друзья рассказывали мне про нее странные истории. Мне казалось несправедливым, что мои друзья знали о моей матери гораздо больше, чем я.
— Скажи своей мамочке, чтобы она больше не приходила к нам домой, — сказал мне однажды Джонни Сингер. В те дни мы с Джонни часто играли в оловянных солдатиков на задворках начальной школы имени Томаса Джефферсона. Мы бомбардировали солдатиков камнями или вели непрерывный огонь на уничтожение с помощью спичек фирмы «Блю Пойнт» и жидкости из зажигалок. Наши солдатики корчились в предсмертных агониях и молили о пощаде, прежде чем мы их умерщвляли. — Иначе моя мамочка отрежет ее паршивую голову острым ножом.
