Она робко вышла из комнаты, по-прежнему кутаясь в плед в попытке создать вокруг себя защитный слой. Взгляд у следователя был цепкий, испытующий и точно просвечивал всю ее даже сквозь этот плед.
— Что же вы, Татьяна Брусницына, от меня прячетесь?
— Я приболела немного, — все-таки соврала Танюшка. И ей тут же сделалось так неудобно за свое вранье, что она вспыхнула до корней волос, боясь даже и взглянуть на следователя.
Следователь спросил, что она может сказать по поводу инцидента у калитки прошлым вечером. Танюшка рассказала, как оно было, и что Костя Геру вовсе не бил, и что у Кости есть даже медаль «За отвагу» и вообще он контуженный. Пока она говорила, следователь что-то быстро писал на желтоватом листке. Потом, подняв глаза, спросил:
— У вас были отношения с Германом Васильевым?
— Нет, да вы что! Клеился он ко мне, ну так мало ли кто там клеится. Я не хотела никаких дел с ним иметь!
— Что же, он преследовал вас?
— Да просто пьяный он был вчера! С пьяным какой разговор?
— Понятно, — следователь произнес как-то полувслух, даже хохотнув. — А что это румянец у вас во все щеки? Жар?
— Говорю, простыла, — Танюшка смешалась.
— Еще несколько вопросов, — следователь опять уткнулся в бумаги. — Вы работаете? Учитесь?
— Учусь. В университете на первом курсе. Отделение финского языка.
— Понятно, — следователь опять стал что-то записывать.
— А что же теперь будет? — не выдержала Танюшка.
— Что будет? — следователь оторвал глаза от бумаги и очень внимательно посмотрел на Танюшку. — Будет судмедэкспертиза, а потом, как говорится, вскрытие покажет.
— Что… покажет? — От слова «вскрытие» Танюшке сделалось нехорошо и очень страшно.
— Действительную причину смерти Германа Васильева, — бесстрастно ответил следователь. — А вы пока подпишите вот здесь: «С моих слов записано верно».
— Зачем это?
— Затем, что я ничего не присочинил в ваших показаниях, — так же бесстрастно пояснил следователь.
— Подписывай, Танюха, не дури, — встряла Настя.
— Ладно, — Танюшка поставила свою подпись.
— Но вы же даже не прочли, — сказал следователь.
— А это ничего, мы вам верим, — мать ответила за Танюшку. — Вы человек уж больно симпатичный.
И только тут, переведя дух, Танюшка заметила, что следователь действительно очень симпатичный парень с яркими синими глазами и копной темных упругих кудрей. Такие кудри, наверное, хорошо наматывать на палец… Ой, да что же это! Он ведь следователь!..
— Если вспомните еще какие-то важные детали, сразу же мне звоните. Телефон я вам сейчас напишу…
Он оставил на столе листок с номером своего телефона и уже в прихожей, застегивая куртку, напоследок сказал:
— Я вам посоветую — уже не в рамках дознания — пока что меньше общаться с соседями.
Когда он ушел, Танюшка заглянула в листок, оставленный на столе. Там было написано крупным уверенным почерком: «Сергей Петрович Ветров», а ниже — пятизначный номер следственного отдела. Танюшка свернула листок вчетверо и на всякий случай спрятала в ящике письменного стола, за которым они с Настей попеременно делали домашние задания.
Танюшка сама понимала, что выходить из дому следует, только если приспичит. То есть сегодня не приспичит точно. Да и зачем ей вообще общаться с соседями? Поговорить по душам можно только с Маринкой Саволайнен. Во-первых, она не растреплет, а во-вторых, Маринка ей даже ближе, чем родные сестры. Они вместе ходили в школу, теперь — в университет. И вместе после занятий возвращались автобусом на свой силикатный завод…
Раннее утро 9 ноября было привычно темным и тихим. Хотя сегодня эта тишина настораживала, исполненная скрытой тревоги. Темные фигуры на конечной остановке покорно ждали автобуса, вглядываясь в дорогу, терявшуюся за спящими домами. Желтый фонарь, по старинке подвешенный на проволоке, раскачивался над остановкой, слегка дребезжа. Маринкина вязаная шапочка, яркая, как ягодка, мелькала маячком среди темных бесформенных силуэтов. Маринка! Танюшка прибилась к ней, желая раствориться, сделаться невидимой в подсвеченных сумерках. Однако все взгляды были привычно обращены к Танюшке — будто сотканной из инея в приталенном светло-сером пальтишке и белом ажурном платочке. И теперь она читала в этих внимательных взглядах откровенное любопытство, осуждение и даже боязнь. Как же, погубила такого парня!
