— Толкайте, сэр, — повторил он. Так они и двигались в гипнотическом кошмаре. В кромешной тьме не слышалосьни звука — при такой скорости «Королева Шарлотта» совсем не поднимала волн. Хорнблауэр толкал и толкал. Ноги его ныли. Сквозь подметки башмаков он чувствовал, что кирпич кончился — его ноги упирались в голую скалу, грубо обработанную кирками проходчиков. Это еще усложняло дело.
Он услышал вдалеке негромкий звук, какое-то слабое бормотание, и понял, что уже довольно давно, неосознанно, слушает его. Звук усиливался и постепенно перешел в громкий рев. Хорнблауэр не знал, что это, но, поскольку рулевой явно не волновался, решил не спрашивать.
— Подождите-ка, сэр, — сказал рулевой, и Хорнблауэр, не зная, что думать, перестал толкать. Рулевой, по-прежнему ничего не говоря, завозился рядом. Потом он накрыл их обоих брезентом, так что снаружи остались только ноги. Под брезентом было не темнее, чем снаружи, но очень душно.
— Давайте дальше, сэр, — сказал рулевой, и Хорнблауэр послушно уперся в стену.
Под брезентом непонятный рев казался глуше. Струйка воды громко застучала по брезенту, потом другая, и тут Хорнблауэр понял.
— Вот и он, — сказал рулевой.
Сквозь потолок туннеля пробивался подземный ручей и с ревом низвергался вниз. С оглушительным ревом водопад обрушился на судно, грохоча по крышам кают. Крики женщин потонули в шуме. Давление воды прижимало брезент. Затем поток ослаб, сменился маленькими струйками, и, наконец, остался позади.
— Там впереди только один такой, — раздался в душной темноте голос рулевого. — После сухого лета лучше.
— Ты не промок, Горацио? — спросила Мария.
— Нет, дорогая, — отозвался Хорнблауэр. Простой ответ произвел желаемое действие, не давая повода к дальнейшему разговору. Ноги у Хорнблауэра, естественно, промокли, но после одиннадцати лет в море это было ему не в новинку — больше беспокоила усталость. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем по брезенту вновь застучала вода, и рулевой объявил: «Вот и он». Судно проползло под водопадом, и рулевой, со вздохом облегчения, стянул брезент. Хорнблауэр, изогнув шею, увидел что-то далеко впереди. Глаза его давно привыкли к темноте, и в этой-то темноте, невероятно далеко виднелось что-то крохотное, не больше песчинки. Это был дальний конец туннеля. С новой силой Хорнблауэр принялся толкать ногами. Устье приближалось, из песчинки оно превратилось в горошину, приняло полукруглую форму и продолжалорасти. Стало светлее. Наконец Хорнблауэр различил темную поверхность воды, неровности на своде туннеля. Вновь пошла кирпичная облицовка, двигаться стало легче.
— Шабаш, — сказал рулевой, толкнувшись в последний раз.
Хорнблауэр все не мог поверить, что не нужно больше толкать ногами, что они вышли на свет, что на них не обрушатся больше подземные речки не придется опять задыхаться под брезентом. Судно медленно выскользнуло из устья туннеля, и, хотя солнце светило по-зимнему неярко, Хорнблауэр на какое-то время ослеп. Пассажиры громко заговорили — голоса их звучали как грохот воды по брезенту. Хорнблауэр сел и, моргая, огляделся. На бечевнике стоял человек с двумя лошадьми, он поймал брошенный рулевым конец, и вместе они пришвартовали паром к берегу. Здесь сходили многие пассажирки, они начали выбираться наружу со своими кульками и курами. Другие ждали на берегу, готовясь сесть на судно.
— Горацио, — сказала Мария, выходя из каюты первого класса. Маленький Горацио проснулся и тихо ныл.
— Да, дорогая?
Хорнблауэр понял, что Мария заметила беспорядок в его одежде. Он понял, что сейчас она начнет журить его, чистить, опекать с той же материнской заботой, с какой опекает его сына. Только этого ему сейчас не хватало.
— Минуточку, дорогая, с твоего позволения, — сказал он и, неловко ступив на бечевник, присоединился к беседе рулевого и конюха.
— Здесь никого нет, — говорил последний. — И, поверьте мне, до Оксфорда вы никого не найдете.
Рулевой ответил примерно тем же, что и предыдущему конюху.
— Ничего не поделаешь, — философски заметил конюх. — Придется вам ждать грузовое судно.
— Некому править лошадьми? — спросил Хорнблауэр.
