Я вспомнил свой детский сон. Я иду по прекрасному саду. Но когда я пытаюсь дотронуться до цветов, они вянут прямо у меня под руками. Свет заслоняет громадное грибовидное облако, и кошмарное ощущение безысходности захлестывает меня. Немногие успеют пройти сквозь врата. Я, как и Испания, привязан к прошлому[280].
Все это нам хорошо известно. Мы все упустили возможность построить иной, прекрасный, мир и предпочли ему зловонную дурь нашего бесконечного голого завтрака.
Берроуз, несомненно, одаренный писатель, но он избрал для себя минимум интеллекта, поэтому его фантазии — всего лишь произвольный коллаж, в котором нет ничего нового: все те же дозы наркотиков, задний проход, освещенный бенгальскими огнями, или насилие, которое пытается совершить человек с неразвитой мускулатурой.
Книге недостает цельности: она напоминает долгую каденцию барабанщика, играющего на большом барабане с педалью. Возможно, Берроузу необходима богословская система. Блейк был куда более великим фантастом и всей своей жизнью доказал, что ни один поэт, как бы он ни был одарен, не способен создать собственное богословие.
Saturday Review, 1981, Vol. 8, № 3, р. 66
