— Ну, на дорожку… — шепчет она сквозь слезы.
Homo sapiens делает торжественную паузу.
— Так. Оставайтесь же у своего золотого тельца. А я снова поднимусь на свой Синай![7]
И он гордо направляется к выходу, где сталкивается с Мартой.
— Ага, значит, наутек, — говорит она без малейшего уважения, но с гневом и с издевкой во взгляде. И, выходя следом за ним, кричит: — Обманщик! Жулик!
Жалкие создания молча и в недоумении переглядываются. Потом оба разом бросаются к открытым дверям.
— Зови же его назад! Не пускай его! — плача, подталкивает старика старушка.
Но старик в нерешительности топчется на месте, — бежать ли ему или нет.
— Нет… зови ты! У тебя лучше получится…
— Опоздали, он уже в коляске. Уедет… О, господи! И что это Марта там ругается!
— Уедет… Старуха! Где же… ведерко с маслом, которое ты ему приготовила?
У старушки даже ноги подкашиваются, она ударяет себя по лбу рукой.
— Ох, пустая моя головушка! Там… под кроватью… Ох, пустая моя головушка!
На дворе слышен сердитый голос Марты.
Старик шарит под кроватью, находит маленькое беленькое ведерко и бежит во двор.
— Подожди! — кричит старушка. — Постой, сынок, вот тебе еще ведерко с маслом. Подожди, сынок!
— Тише ты! — прерывает ее старик и машет ведром в воздухе. — Постой… Ал-мар… Серый гад!
Но за дверью громко заливается колокольчик.
Старушка и старик остаются стоять на пороге домика, отведенного испольщикам в Маз-Киркуцисах, и слезы текут по их морщинистым щекам.
