Пассажиры снова стали разговаривать.
Приличной карты, такой, как в самолетах швейцарской авиакомпании, здесь не было, и меня раздражало лишь то обстоятельство, что нам сделали это идиотское сообщение, будто мы держим курс на Тампико, хотя самолет явно летел в глубь страны, все набирая высоту, как я уже говорил; работали три мотора, я глядел на три вращающихся диска, которые время от времени вдруг словно приходили в движение, мелькали черные тени, как обычно. Причин для тревоги не было; странным казался только вид неподвижного креста бездействующего пропеллера на летящем самолете.
Мне было жаль нашу стюардессу.
Ей полагалось ходить от кресла к креслу с белозубой рекламной улыбкой и осведомляться у каждого пассажира, удобно ли ему сидеть в спасательном жилете; стоило кому-нибудь ответить ей шуткой, как улыбка тотчас сползала с ее лица.
- Разве можно плавать в горах? - спросил я.
Приказ есть приказ.
Я взял ее за руку, эту девчонку, которая по возрасту могла быть моей дочкой, вернее, за запястье, и сказал ей (конечно, в шутку!), грозя пальцем, что это она принудила меня продолжать этот полет, да, да, только она, и никто другой; стюардесса ответила:
- There is no danger, Sir, no danger at all. We're going to land in Mexico in about one hour and twenty minutes [Нет никакой опасности, сэр, совсем никакой. Мы приземлимся в Мехико через час двадцать минут (англ.)].
Эту фразу она повторяла всем по очереди.
Я отпустил ее руку, чтобы девушка снова начала улыбаться и выполнять то, что ей полагалось, - следить, все ли пристегнулись ремнями. Вскоре стюардесса получила приказ разносить завтрак, хотя время завтрака еще не настало. К счастью, и тут, над материком, стояла хорошая погода, небо было почти безоблачным, но все же нас болтало, как обычно над горами, - оно и понятно, законы теплообмена. Нашу машину швыряло из стороны в сторону, она качалась, как на волнах, пока вновь не обретала равновесие и не набирала высоту, чтобы вскоре опять провалиться в воздушную яму. Несколько минут нормального полета - и снова толчок, крылья дрожат, и опять нас болтает, пока машина еще раз не выровняет курс и не наберет высоту; кажется, теперь уже все в полном порядке - и в ту же секунду мы снова проваливаемся в яму, - так, впрочем, бывает всегда, когда болтает.
Вдали показались голубоватые горы.
Сьерра-Мадре - восточные отроги.
Под нами красная пустыня.
Когда спустя некоторое время (нам, то есть мне и моему дюссельдорфцу, только принесли завтрак - как обычно, сок и белоснежный сандвич с зеленым салатом) вдруг отказал и второй мотор, поднялась, естественно, паника; это неизбежно, даже если на коленях поднос с завтраком. Кто-то вскрикнул.
С этого мгновения все пошло очень быстро...
Видимо, капитан, опасаясь, что откажут и остальные моторы, решил идти на вынужденную посадку. Во всяком случае, мы явно снижались, а громкоговоритель так хрипел и скрипел, что из тех инструкций, которые нам давали по радио, почти ни слова нельзя было разобрать.
Моя первая забота - куда девать завтрак?
Мы стремительно снижались, хотя двух моторов - нам ведь это было прежде объявлено - вполне достаточно для полета, и уже выпустили пневматическое шасси, как обычно перед посадкой, а я поставил поднос с завтраком прямо на пол, в проходе; впрочем, до земли было еще не меньше пятисот метров.
Нас перестало болтать.
- No smoking [не курить (англ.)].
Я прекрасно понимал грозящую нам опасность - при вынужденной посадке самолет может разбиться или загореться - и удивлялся своему спокойствию.
Я ни о ком не думал.
Все произошло очень быстро, как я уже говорил; под нами - песок, равнина, окаймленная как будто скалистыми холмами, все кругом голо, пустыня...
Собственно говоря, было просто интересно, чем все это кончится.
Мы спускались, словно под нами была посадочная площадка; я прижался лицом к иллюминатору - ведь площадку можно увидеть всегда только в самую последнюю минуту, после того как выпущены закрылки. И я удивлялся, что закрылки все не выпускали. Самолет явно боялся сделать малейший вираж, чтобы не "провалиться"; и мы летели и летели над равниной, а тень наша все приближалась к нам, она мчалась быстрее нас - так, во всяком случае, казалось, - серый лоскут скользил по красноватому песку и колыхался, как знамя.
