Только с Ганной это никогда не казалось абсурдным...
Была весна, но почему-то шел снег, когда мы сидели в саду Тюильри; снежные хлопья и голубое небо; мы не виделись почти неделю, и мне показалось, что она рада нашей встрече, хотя бы ради сигарет - у нее явно уже не было ни гроша.
- Да я никогда и не верила, что вы не ходите в Лувр, - сказала она.
- Во всяком случае, очень редко.
- Редко! - И она рассмеялась. - Позавчера я вас видела в Античном зале, и вчера тоже.
Она и в самом деле была ребенком, хотя и курила без передышки; она всерьез считала, что мы случайно встретились в Париже. Она была по-прежнему в черных джинсах и тапочках, но в коротком пальто с капюшоном, конечно, с непокрытой головой, сзади болтался рыжеватый конский хвост, а с безоблачного неба, как я уже сказал, падали хлопья снега.
- Вам не холодно?
- Нет, - ответила она, - но, может, вам?
В 16:00 начиналось вечернее заседание.
- Выпьем кофе? - спросил я.
- О, с большим удовольствием!
Когда мы пересекли площадь Согласия, нас подстегнул свисток полицейского, и она схватила меня за руку. Этого я никак не ожидал. Нам пришлось побежать, потому что полицейский махнул своим белым жезлом и на нас ринулась целая свора машин. Уже оказавшись на тротуаре, но все еще держась за руки, мы вдруг обнаружили, что я потерял шляпу - она лежала теперь посреди мостовой, в коричневой снежной жиже, расплющенная автомобильным светом. "Eh bien!" [Пустяки! (фр.)] - сказал я и пошел дальше, держа девочку за руку, тоже, как мальчишка, с непокрытой головой, несмотря на снег.
Сабет была голодна.
Чтобы не возомнить невесть что, я говорил себе: она рада нашей встрече только потому, что у нее не осталось ни гроша. Она так накинулась на пирожные, что едва была в состоянии оторвать глаза от тарелки, едва была в состоянии разговаривать... Отговорить ее от намерения ехать в Рим автостопом было невозможно; она даже выработала себе точный маршрут: Авиньон, Ним, Марсель; впрочем, Марсель не обязательно, зато обязательно Пиза, Флоренция, Сиена, Орвието, Ассизи, ну и так далее; она даже утром пыталась выехать, но неудачно, - видимо, стояла не на той улице.
- А ваша мама в курсе дела?
Она утверждала, что да.
- И ваша мама не волнуется?
Я сидел еще только потому, что ждал официантку, чтобы расплатиться; я приготовился тут же вскочить и бежать, даже папку положил себе на колени: именно теперь, когда Вильямс так странно со мной разговаривал, мне меньше всего хотелось опоздать на заседание.
- Конечно, волнуется, - ответила девушка, соскребая ложечкой крошки пирожного; ей явно хотелось облизать тарелку языком, но воспитание не позволяло. Она рассмеялась: - Мама всегда волнуется...
Потом добавила:
- Мне пришлось ей обещать, что я не поеду с кем попало, но о чем тут говорить, я ведь не идиотка.
Тем временем я успел заплатить.
- Благодарю вас, - сказала Сабет.
Я не решался спросить: "Что вы делаете сегодня вечером?" Я все меньше понимал, что это, собственно говоря, за девушка. Беспечна, но в каком смысле? Быть может, она готова принять приглашение от любого мужчины? Это предположение вызвало у меня не возмущение, а ревность и настроило почему-то на сентиментальный лад.
- Мы еще увидимся? - спросил я и тут же поспешил добавить: - Если нет, то я хочу пожелать вам всего наилучшего...
Мне в самом деле надо было идти.
- Вы посидите здесь?
- Да, - сказала она, - мне спешить некуда.
Я уже встал.
- Если у вас действительно есть время, - сказал я, - я попросил бы вас об одной услуге...
Я машинально искал свою потерянную шляпу.
- Мне хотелось бы пойти вечером в оперу, - сказал я, - но у меня еще нет билетов...
Я сам был поражен своей находчивостью. Разумеется, я никогда еще не был в опере, но Сабет ни на секунду ни в чем не усомнилась, - так хорошо она разбиралась в людях! - хотя я даже не знал, что давали в тот вечер, и взяла деньги, явно желая оказать мне услугу.
- Если вам тоже хочется пойти, - сказал я, - возьмите два билета. Мы встретимся в семь часов здесь.
- Два?
- Говорят, великолепный спектакль.
Я это слышал от жены Вильямса.
