- Хелло, мистер Файбер!
Она звала меня "мистер Файбер", потому что я, привыкший к английскому звучанию своей фамилии, ей так представился. Но говорили мы с ней по-немецки.
Я ей не надоедал.
По-настоящему мне следовало бы работать...
Путешествовать вот так на теплоходе - это какое-то странное состояние. Пять дней без машины! Я привык либо работать, либо сидеть за рулем. Для меня нет отдыха без движения, а все непривычное меня только нервирует. На теплоходе я работать не мог. Плывешь себе и плывешь, моторы включены денно и нощно, их слышишь, их чувствуешь, плывешь безостановочно, но двигается только солнце или луна. А может быть, наша уверенность, что мы плывем, иллюзия; сколько бы нас ни качало, какие бы волны ни резал наш теплоход, горизонт остается на месте, и сам ты все время находишься в центре круга, словно зафиксированный в одной точке, только волны бегут - уж не знаю, какова их скорость, сколько узлов в час, - во всяком случае, довольно быстро. Но ничего решительно не меняется - вот только становишься старше!
Сабет играла в пинг-понг или читала.
Я бродил полдня по палубе, хотя здесь невозможно встретить человека, который не находится на борту. За десять лет я не прошел столько километров, сколько за эти пять дней на теплоходе; иногда баптист соглашался поиграть со мной в детскую игру - мы передвигали деревянные чурки по квадратам, чтобы хоть как-то убить время, никогда в жизни у меня еще не было столько свободного времени, и все же я не успевал проглядеть газету, ежедневно выходившую на теплоходе.
- News of Today [новости дня (англ.)].
Только солнце двигалось.
- President Eisenhower says... [президент Эйзенхауэр говорит... (англ.)]
Пусть себе говорит!
Важно только передвинуть деревянную чурку в нужную клетку и быть уверенным, что здесь неожиданно не появится человек, которого не было до сих пор на борту, скажем, Айви, - ты здесь для нее недосягаем!
Погода стояла хорошая.
Как-то утром, когда я завтракал с баптистом, Сабет подсела к нам за столик, чему я искренне обрадовался. Сабет в своих черных джинсах. Вокруг было немало пустых столиков - я хочу сказать, ей незачем было к нам подсаживаться, если бы я был ей неприятен. Да, я искренне обрадовался. Они заговорили о парижском Лувре, в котором я никогда не был, а я тем временем чистил яблоко. Она отлично объясняла по-английски. И снова меня ошеломила ее молодость. В такие минуты спрашиваешь себя, был ли ты сам когда-нибудь таким молодым. А ее взгляды! Человек, который не посетил Лувра только потому, что искусство его не интересует, - нет, такого не может быть! Сабет считала, что я ее разыгрываю, просто смеюсь над ней. А на самом-то деле смеялся баптист - и надо мной.
- Mister Faber is an engineer [мистер Фабер - инженер (англ.)], сказал он.
Меня разозлили, конечно, не его дурацкие шутки над инженерами, а его ухаживание за этой девчонкой, которая не ради него подсела за наш столик, его рука, которую он бесцеремонно положил сперва на ее руку, потом на ее плечо, потом снова на ее руку, его мясистая рука. Что он все ее хватает! Только потому, что он знаток Лувра?
- Listen, - все повторял он, - listen [послушайте (англ.)].
Сабет:
- Yes, I'm listening [да, я вас слушаю (англ.)].
Ему нечего сказать, этому баптисту, весь этот треп насчет Лувра только предлог, чтобы хватать девочку за руку, так сказать, по-отечески, - знаем мы эту манеру! - да еще он смеет надо мной подшучивать!
- Go on, - сказал он мне, - go on [продолжайте (англ.)].
Я считаю, что профессия инженера, который господствует над материальным миром, уж во всяком случае - мужская профессия, если вообще не единственная мужская; я обратил их внимание на то, что мы все находимся на теплоходе, а теплоход тоже творение техники...
- True, - сказал он, - very true! [Верно, очень верно! (англ.)]
При этом он все время касается ее руки, изображает внимание, крайнюю заинтересованность - только ради того, чтобы не снимать своей ладони с ее руки.
- Go on, - сказал он, - go on!
Девочка хочет меня поддержать и переводит разговор со статуй Лувра, которых я не знаю, на моего робота; но у меня нет охоты об этом говорить, и я ограничиваюсь лишь одним замечанием: скульптура и все тому подобное (для меня) не что иное, как предки роботов. На примитивном этапе развития художники пытались преодолеть смерть, запечатлевая человеческое тело, а мы стремимся к тому же, подменяя это тело. Техника взамен мистики!
