Корн проснулся. Шлем соскользнул с головы. Видно, он слишком резко шевельнулся во сне и зажимы съехали. За пультом никого не было. Он оперся о подлокотники и встал, чувствуя облегчение, которое приходит после удачного спуска, и слабость в мышцах, еще помнящих напряжение. Тепло комнаты доставило ему радость, такую же, как тепло натопленной избы, в которую входишь, отстегнув и отряхнув от снега лыжи. Он осмотрелся. Экраны были мертвы. Откуда-то из соседнего помещения донесся голос Тельпа.
— … я возражаю. Исследования не окончены, результаты не обработаны…
— Прекратим ненужный спор, — проговорил кто-то голосом Комы. — Решение принято. Твоя работа…
— Моя работа не самое главное. Он мой пациент.
— Мой также.
— … в том смысле, как и любой из нас. Но его физическое состояние…
— Тельп, ты работаешь здесь достаточно долго и знаешь, что такие решения не отменяют. Разговоры на эту тему закончены… — Кома говорила спокойно, может быть, несколько громче обычного.
Наступило молчание, потом Корн услышал шаги. Врач вошел в комнату. Щеки его горели, Корн шевельнулся, и тогда Тельп заметил его.
— Прощай, Стеф. Больше мы не увидимся.
— Что-то случилось?
— Ты уезжаешь. Вскоре тебе сообщат официально. Ты был лучшим пациентом, чем я — врачом.
— Не понял.
— Видишь ли, в наше время врачи одновременно и конструкторы, конструкторы рук, голов и воспоминаний. Воспоминаний пациента, разумеется. Мы не только программисты и ремонтники, как было встарь. Сейчас человека можно переконструировать, подправить так, что он сможет полететь на спутники Урана и, командуя автоматами, работать в вечном мраке и космической стуже тамошних штолен, отлично видя и не испытывая холода. Или, допустим, трудиться в морских глубинах без скафандра, словно глубоководная рыба. И быть счастливым… Но с этим труднее. Ты хотел бы быть счастливым, Стеф?
— Считаешь, будет очень трудно?
— Не знаю. Это зависит от тебя тоже. И я хотел бы, чтобы ты знал еще одно. Ты представляешь собой неведомую конструкцию. Медицинский эксперимент.
— Ты уже говорил.
— Да, но я хочу, чтобы ты это понял.
— Эксперимент, мне думается, удачный. Я чувствую себя прекрасно.
— Но ты стал иным. Не таким, каким был, и не таким, как другие люди.
Корн молчал, Тельп внимательно смотрел на него.
— Ты меня понял?
— Не очень. Что значит «иным»? Я этого не ощущаю.
— Не можешь ощущать, потому что не можешь вылезти из собственной шкуры и взглянуть на себя со стороны. А то, что ощущаешь, считаешь естественным. Но со временем некоторые факты убедят тебя в обратном.
— Зачем ты это говоришь?
— Хочу, чтобы ты знал. Ты — человек, а я, как бы то ни было, врач и обязан тебе сказать.
— Это все?
— Предпочитаешь не знать?
«Не знать», — подумал Корн. Теперь-то он уже знал и его желание или нежелание не имело никакого значения.
— В чем состоит… модификация? — спросил он.
— Во множестве небольших корректировок, но прежде всего в том, что ты нестабилизирован. Иначе я поступить не мог. Корн.
— Нестабилизирован?
— Да. И можешь перестать быть неожиданно, вдруг и, возможно, бесповоротно.
— Умереть?
Тельп как-то странно взглянул на него.
— Нет. Не умереть, а просто перестать быть.
— Не понимаю. О чем ты?
— Я обязан был тебе это сказать, обязан, иначе с человеком нельзя. И прости мне хотя бы ты, потому что я мог этого не делать, и здесь мне нет оправданий.
Тельп отвернулся. Корн хотел схватить его за руку, но пальцы соскользнули с гладкой ткани.
— … нет оправданий, — еще раз повторил Тельп, и стена, раздвинувшись, пропустила его. Он вышел не оглянувшись, и, когда Корн кинулся следом, стена уже плотно закрылась и мягко, упруго оттолкнула его.
— Тельп несколько странноват, не правда ли? — услышал он голос Комы и обернулся, но ее не было. — А ты уезжаешь в институт, где будешь работать и жить, как все люди. Это следующий этап адаптации.
— Но он… почему он так странно говорил?
— Возможно, хотел задержать тебя здесь подольше. Он не понимает, что ты не только пациент, но и человек. Ты не можешь неделями жить в изоляции. Тесты, плавание, беседы со мной — это еще не все. Человек должен работать, встречаться с себе подобными, созидать, быть частью человечества. Иначе он начинает думать о том, чего не было, испытывает чувство одиночества и теряет ощущение счастья.
