— Сейчас мне было бы больше восьмидесяти…
— Не думай так. Тебе тридцать один год. Помни — тридцать один! Только это правда и только это имеет значение. Ты возвращаешься из путешествия, из далекого путешествия, как космонавт.
— Ты веришь в то, что говоришь? А, Кома?
— Верю.
— Ну и что? Это же другой мир.
— Люди остались такими же. Остальное — технический декорум.
— Возможно, такими же, но не теми же. У меня была семья, друзья.
— У тебя все впереди…
— Что ты можешь еще сказать… Но все будет не так просто.
— Ты предпочел бы умереть, не просыпаться?
— Не знаю. Пожалуй, нет, — он перевел взгляд со стен на лицо девушки и снова увидел светлое пятно.
— Это был единственный выход, не считая смерти.
— Бедфорд…
— Да. Только у тебя изначально было больше шансов. Он еще ждет. Для него мир будет еще сложнее…
— Но он согласился сам!
— Какое это имеет значение? Ты давал согласие на свое рождение?
Корн взглянул на Кому, и ему захотелось остаться одному.
— Похоже, я для тебя… подопытная свинка. Не иначе, ты пишешь диссертацию, — съязвил он и тут же пожалел о сказанном.
— Я не пишу диссертацию, — сказала она. — Просто я хочу облегчить тебе жизнь в нашем несколько изменившемся мире.
— Итак, изоляция окончилась?
— Да. Одежда ждет тебя, — она показала на, приоткрытый стенной шкаф. Корн мог поклясться, что раньше шкафа там не было, но промолчал. — Завтра посмотришь несколько стереофильмов…
— … и можно будет уйти?
— Да.
— В любой момент, хоть сразу же?
— Да. Только я не советовала бы торопиться. Впрочем, поступай, как знаешь. И еще одно: вот твой знар, — она протянула ему маленькое металлическое колечко с выбитыми на нем знаками.
— Это что? Удостоверение личности?
— Больше. Единственная вещь, которая тебе действительно необходима. Запомни свой знар. Можешь забыть свое имя, но знар — «знак распознания» — помни всегда.
Стены потускнели, и лицо девушки стало расплываться. «Я не хочу засыпать», — подумал он и погрузился в забытье.
Проснувшись, он прикоснулся ко лбу и нащупал углубление, оставленное шлемом. Был день. На деревьях за окном трепетали первые маленькие листочки.
Упражнение он проделывал не спеша. Легко подтянулся, коснувшись подбородком перекладины. Металл был гладким и прохладным. Он расслабил мускулы и резко опустился на всю длину рук. Взглянул на Рода, который стоял на эластичном полу, во вмятине, образовавшейся под тяжестью его тела.
— Продолжай, — приказал Род.
Корн разжал левую руку и повис на одной правой. Сильнее стиснул пальцы на перекладине, посмотрел на прозрачный купол зала и начал подтягиваться. «Рука работает, как машина, подумал он. Я отдаю приказ, и она запросто подтягивает меня вверх. Если б еще пальцы были послушнее…» Он распрямил руку и снова повис на ней. Ни с того ни с сего подумалось, что пол сейчас представляет собой модель силового поля с точкой перегиба в месте, где стоит Род. Эта мысль на мгновение отвлекла его. Род подумал, что он отдыхает.
— Устал?
Корн покачал головой.
— Тогда другой рукой, — сказал Род.
Корн хотел показать, как легко перебрасывает массу тела с одной руки на другую, разжал пальцы правой, но пальцы левой начали сжиматься мгновением позже, чем следовало, и он почувствовал, что падает. Пол принял его своей пружинящей поверхностью. И вдруг Корн вспомнил: падение, черные стены шахты, едва уловимый запах сероводорода и погружение в вязкую массу, расступившуюся под тяжестью его тела. Слизь, тягучая слизь залепила глаза, рот, слизь с привкусом молока, потом спазм в груди, прервалось дыхание, сознание заполнил страх… А до того была лаборатория с пульсирующими контрольными экранами и светящимися табло, ведущими обратный отсчет времени.
Он взглянул на Рода.
— Все в порядке.
— Повторишь? — просил Род.
— Конечно, — Корн начал взбираться вверх по канату. Он помнил — тогда были скобы, были слишком высоко, чтобы дотянуться до них из слизи. Еще немного, и он повис на правой руке, подтянулся, рука работала, как автомат, без всяких усилий.
Душ был теплый, упругие струи массировали мышцы плеч. Род ожидал его у выхода из кабины, где поток теплого воздуха разгонял по коже капли воды, пока они не испарились.
