— Да я уж подожду, — смиренно ответила дочь. — Потерплю, так и быть. Негоже дочери выходить замуж вперед матери.
— Какая язва! — подивилась мать и покачала головой.
Но не сердито она отозвалась. Ничего, легкий был у них разговор.
15
«Ишь, кто у меня соперница — мать родная! — думала Раиска. — Ведь обе хотим понравиться одному человеку, и я, и мама. Ну, что ж, на войне как на войне. Посмотрим, чья возьмет…»
Она решила: надо что-то предпринять. Чего сидеть и ждать у моря погоды! Городской рынок уже научил ее: только активная торговля ведет к успеху! Если будешь стоять, разиня рот, — ничего не продашь. Покупателя надо завлекать: шуткой, смехом, взглядом поманить… пообещать такое, чего и нет, и быть не может.
«Надо как-то встретиться… произвести на него более благоприятное впечатление. Хорошо бы встретить вроде бы нечаянно… и затеять разговор посерьезней».
Легко сказать: произвести благоприятное впечатление… интеллигентный разговор затеять… Слишком велика разница между ними.
«Как жаль, что нет Муравлика, — подумала Раиска. — Запропал в своем Ярославле… Порасспросить бы о чем-нибудь, а потом выложить господину Сутолмину, чтоб сразу наповал… Что он мне раньше-то рассказывал, Муравлик? Я, дура, слушала в пол-уха. Надо было запоминать».
Однажды он толковал про Микеланджело и про его взаимоотношения с властями… про Лоренцо Великолепного, правителя блистательной Флоренции… Нет, такого разговора ей не потянуть: мало знает про Микеланджело… Еще Муравлик недавно толковал об американской музыке… Про Бенджамина Бриттена и Роберта Гершвина. Или, может, он и не Роберт, этот самый Гершвин? Может, он Бенджамин? Тут легко попасть впросак. Кто-то из них сочинил «Простую симфонию», которая очень нравится Вите. Но вот кто именно?
«Этак брякнешь: а нравится ли вам „Простая симфония“ Бриттена? А дворянин Сутолмин в ответ: холопка, симфонию эту написал Гершвин… Ну, и угодишь в лужу».
Тогда, может быть, поговорить о литературе? Тема, доступная даже тупице, у которой в аттестате по литературе стоит тройка.
«Что вы можете сказать о стихах Винченцо Филикайя, уважаемый Арсений Петрович?»
«Ничего, кроме того, что никогда о нем не слыхивал».
«А я могу вам почитать его стихи наизусть».
«Не может быть… Это какой-то малоизвестный стихотворец. Если ты, холопка, знаешь наизусть малоизвестных, твоя образованность меня потрясает».
И прочитать ему: «Италия, Италия! О, ты, кому судьба наследием несчастным…» Нет, лучше немного переиначить, как переиначивал Муравлик:
Россия, Русь! О, ты,
Кому судьба наследием несчастным
Дар роковой вручила красоты!
О, если б не была ты так прекрасна,
Зато сильна, чтоб, менее любя,
На казнь не уводили бы тебя
От чар твоих трепещущие страстно!..
Раиска не запомнила бы этих стихов, но они в ее сознании каким-то образом обратились к ней самой: о, ты, кому судьба вручила дар роковой красоты!.. ах, если б не была ты так прекрасна!.. тогда б не трепетали перед тобой страстно.
А вдруг Сутолмин Арсений Петрович знает этого Винченцо, который к тому же еще и Филикайя? И скажет: там речь не о России, а об Италии! Тогда она его научит уму-разуму:
«Я вижу, вы в литературе не очень-то сведущи… Вы не знаете даже того, что всякое художественное произведение — это иносказание. То есть, один пишем, а два в уме. Говорится об Италии, верно, однако имеется в виду другое. Поднапрягите ваши мыслительные способности и прочитайте, что там, между строк. Любовь к родине, верно, однако и еще кое о чем…»
16
Не вытерпела, отправилась в Яменник, но не одна, а для отвода материных глаз вроде бы как Белку пошла попасти. А сама подгоняла корову, подгоняла — по канаве да к лесочку! А там легкий голубоватый дымок поднимался: хозяин на месте, хозяин дома.
Так оно и оказалось: Арсений Петрович, действительно, хлопотал возле костра, когда Раиска с коровой оказались в поле его зрения.
Нет, он не был раздосадован ее появлением, даже обрадовался:
— Ага, вот и парное молочко пришло своим ходом! Ну-ка, надои мне в этот котелок.
Между ними был опять пруд. И котелок над этим прудом описал дугу, шлепнулся как раз у ног Раиски.
