«Допрос в действующей армии 22.01.1945
Станкевича Петра Ивановича.
В августе 1941 года я поступил на службу в Речную полицию города Риги (угол улиц Ханзас и Аусекля) и служил в ней до февраля 1942 года. Надо было заполнить анкету и иметь поручительство двух полицейских — в данном случае — Фрейманиса и Озолса. Явка всех полицейских 30 ноября 1941 года в 6.00 (вместе с капитаном Риксом — командиром, все 40 полицейских на трамвае до вокзала), а затем пешком до улицы Самарина, где в казармах собирались полицейские, оттуда пошли в гетто, где творилось нечто страшное — всюду разбросаны вещи, трупы, раздавалась беспорядочная стрельба; во время построения была сплошная стрельба — расстреливали всех тех, кто прятался, не хотел становиться в колонну. Помимо полицейских здесь были высшие чины, солдаты войск СС и сотрудники СД.
Среди построенных в колонну были все — женщины, мужчины, старики, дети, калеки и больные. Сзади колонны шли машины, в которые сажали тех, что шли по дороге и отставали. Стрелять не стреляли в городе, потому что смотрели все окружающие. После выхода за город, начиная от фабрики „Красный квадрат“ начали стрелять и кидать трупы в кюветы. Конвоируемое нами еврейское население несло различные вещи, везли на детских колясках детей. Им было сказано, что ведут в Саласпилс…»
Шеф гестапо Рудольф Ланге, Шталеккер и Еккельн мобилизовали всю латышскую полицию для обеспечения акции. С раннего утра в гетто началась процедура селекции. Было отобрано несколько тысяч человек трудоспособного возраста, в основном мужчин. Их загнали в особо отгороженный колючкой район, который получил название «малого гетто». Остальных начали собирать в колонны. Занимались этим латышские полицейские под контролем людей из СД и гестапо. Крики, брань и стрельба разорвали предутреннюю темноту нищенского куска Московского форштадта.
Команда Арайса трудилась не покладая рук. Капитан Цукурс расхаживал по гетто с маузером на прикладе в руках. Кто-то замешкался, споткнулся, выронил из рук чемодан или тюк с вещами — пуля! Завыл ребенок, выдернутый из рук матери, — пуля! Старуха не может встать из вороха тряпья в жалкой кровати — пуля! В колонны, в колонны — марш, марш! На головы, спины людей сыпались удары резиновыми палками — скорей, скорей! Куда? Сначала в Саласпилс, а оттуда в Люблин! Почему в Люблин? На работы! Будете на польских полях отрабатывать за все свои подлости! А, так ты очень любопытный — пуля!
Из молодых и трудоспособных еврейских мужчин была сформирована специальная команда, в обязанности которой входили сбор и захоронение трупов людей, убитых в гетто. Очень много было убитых детей. Стоял мороз, малышей хорошо укутали, не зная еще, что это — их последняя дорога. На детских пальтишках темной расцветки не особенно были заметны пулевые пробоины, и с их разогретых морозом щек еще не успела отхлынуть кровь, только снежинки уже не таяли на их открытых глазах…
Евреи, расстрелянные арайсовцами по дороге в Румбулу, были зарыты в общих могилах на старом еврейском кладбище. На месте этого кладбища, которое никак, конечно, не обозначено, сейчас находится уютный скверик. Это у самых зданий бывшего Института инженеров гражданской авиации, когда-то известного на весь мир вуза. Длинными весенними вечерами, плавно переходящими в незаметную теплую ночь, полную ароматов свежей листвы и пения птичьей мелочи, здесь любят уединяться влюбленные парочки. Они, конечно, и не подозревают, что совсем неглубоко под их ногами лежат сотни расстрелянных еврейских стариков и ребятишек.
Однако латышам был отдан строжайший приказ — за пределами гетто не стрелять! То есть пока колонны идут, в городской черте и их могут видеть местные обыватели. Не надо тревожить людей. Стрелять по отстающим начали за фабрикой «Красный квадрат», где сделалось безлюдно. Иногда охрана для смеха била кого-нибудь из евреев палками по ногам, а когда он падал, стреляли в затылок.
Промозглый и стылый день конца ноября 1941 года стал последним для тысяч и тысяч евреев. Огромные колонны людей, обреченных на смерть, брели к Румбульскому лесу. Путь их лежал по Московской улице, в сторону резиновой фабрики «Квадрат» и дальше. В морозной тишине стук и шарканье тысяч подошв заглушались пьяным хохотом, бранью охраны, стуком ударов, злым треском пистолетных выстрелов и короткими раскатами автоматных очередей. Огромный безмолвный город решил не замечать этого страшного действия на своей окраине. Рига как бы притихла и съежилась.
