Глава 7
Лед тронулся, господа присяжные заседатели
Как ни велика была радость нашего небольшого коллектива от наметившихся подвижек, долго она не продлилась. Уже через два дня стало ясно, что зафиксированное Хельгой кратковременное мерцание «сферы» это не «парадный подъезд», а скорее «черный ход». Своего рода незарегламентированная особенность блокировки. То есть при отсечении стандартных информационных каналов (читай: глаза, уши и нос) сфера начинает работать в дискретном режиме, вызывая тот самый эффект мерцания. Таким образом, исчезая на сотые доли секунды, она позволяет разуму восполнить сенситивный голод, получив недостающую информацию из ментала. Во загнул, а? И ведь не был я никогда технарем, о смысле некоторых слов, типа дискретности, вообще только смутно догадываюсь.
Это на меня ностальгия накатила в такой вот идиотской форме. Мне так кажется, а на самом деле, хрен его знает, может подустал от непривычных оборотов речи или просто устал? Ну ничего, до конца рабочего дня всего-то с час осталось, тогда и отдохну. Лада с Лейфом обещали договориться с истопником, так что баня, наверное, уже протоплена и дожидается. Есть здесь и такая роскошь, рядом с флигелем стоит, фактически на том же фундаменте.
Четвертый день, от зари до зари, мы бьемся (ну да, именно мы, я же тоже не бездельничаю!) над этой дурацкой сферой, а толку чуть. Нет, то же мерцание, штука вполне себе интересная, но согласитесь, довольно глупо лишаться органов чувств (пусть и временно) только для того, чтобы восполнить их отсутствие размытыми ощущениями чужого присутствия, например, а на большее, при мерцании сферы, рассчитывать не приходится. Команда погрустнела, у Берга ввалились глаза, и создается впечатление, что он еще больше похудел, хотя куда уж дальше?! Хельга постоянно сидит в кресле, о чем-то задумавшись, и почти не реагирует на окружающих, даже Бус, с которым у них вроде как «взаимный интерес», по выражению одного из «близнецов», не может вывести ее из ступора, хотя парень старается. Сами «близнецы», как оказалось, ни в коей мере не родственники, где-то потеряли свою синхронность, и даже кофе теперь пьют не одновременно, как мы уже привыкли, а по очереди. В общем, мрак и ужас. А ведь идет всего лишь четвертый день исследований. Блин, как представлю, что этот бред будет длиться еще два месяца, дрожь пробирает! Придется временно брать командование в свои руки. Как это ни смешно, но подопытная крыса сейчас начнет «лечить» своих экспериментаторов. Ха! Приступим.
– Бус Ратиборович, у меня имеется к вам небольшая, но важная просьба. Не поможете ли? – Сидящий на колченогом стуле о чем-то задумавшийся парень вздрогнул и резко обернулся.
– Все, что в моих силах, Виталий Родионович, – выжал из себя кислую улыбку Бус.
Кто бы мог подумать, что этих ребят так легко выбить из колеи?! Или это результат их «открытости», так сказать минус сенса? Стоило захандрить одному, как пошла цепная реакция, они же вроде как чувствуют друг друга… Хм. Ну а мне-то тогда почему так хреново? Или блокировка плохо прикрывает эмоции? Ладно, с эмпатией разберемся позже, а сейчас постараюсь всколыхнуть это болото. И пусть никто не уйдет обиженным.
– Благодарю вас, Бус Ратиборович. Я сейчас напишу записку, а вы передайте ее Владимиру Стояновичу. Сами знаете, если действовать по обычному распорядку, то ответа можно дожидаться дня два, а у вашего отделения, так сказать, режим наибольшего благоприятствования. Так может, князь вас сразу и примет. Сделаете?
– Исполню со всем прилежанием, – кивнул Бус. Вот за эту-то покладистость я его и выбрал. Нет, Берг или Хельга тоже подошли бы в качестве «курьеров», но они бы обязательно прочли записку, и тогда вся идея насмарку.
Я быстро начеркал пару строк на стандартном бланке исследовательского отделения, сложил его вчетверо и передал парню записку. Оставшиеся исследователи вяло отреагировали только на хлопок двери, закрывшейся за моим гонцом. Да и то дело ограничилось лишь констатацией незамысловатого факта ухода Буса, после чего все отделение снова погрузилось в тягостные раздумья. Ну-ну, недолго осталось. Как там у поэта: «И кошка, мрачному предавшись пессимизму, трагичным голосом взволнованно орет…»
