— Мне сложно в такое поверить, — отвечает парень. Мы стоим настолько близко, что я могу разглядеть цвет его глаз — насыщенный, теплый карий. — Но хотелось бы.
Вдруг кто-то врезается в него сзади, заставляя поморщиться и едва слышно выругаться. Парень подступает поближе ко мне, поправив перевязь с гипсом. Студент, который его случайно толкнул, продолжает перешучиваться с друзьями как ни в чем не бывало.
— Эй, — окликаю я, разозлившись: сначала та женщина чуть не пострадала, теперь это. — Вы не видите, что у него рука сломана? Освободите чуть больше места.
Автобус как раз подъезжает к остановке на Олимпийском бульваре и открывает двери позади нас, выпуская нескольких пассажиров. Студент — явно не совсем трезвый, — похоже, не понимает, почему я ни с того ни с сего обратилась к нему. А потом ухмыляется:
— У нас свободная страна.
— Верно, — выпаливаю я в ответ. — И вы свободны быть либо достойным человеком, либо подонком.
Все пораженно замолкают. Лицо студента начинает очень красноречиво багроветь. Ой, черт.
Мы переглядываемся с моим новым знакомым. Он протягивает руку, за которую я хватаюсь, не тратя время на лишние раздумья, и мы вместе выпрыгиваем из автобуса. Двери закрываются у нас за спиной.
Мы оказались прямо посреди празднования. Над улицами натянут баннер с крупной надписью «Корейский фестиваль в Лос-Анджелесе» и еще одной, помельче, «Чествуем культурное разнообразие Лос-Анджелеса вот уже более пятидесяти лет!». По краям улицы выстроились лотки с традиционной корейской едой: токпокки[14], кипящими на медленном огне в чанах с кочхуджаном[15], корейским рыбным пирогом в бульоне из анчоусов, насаженным на деревянные палочки, и блюдами из кухни фьюжн — морскими гребешками на гриле с моцареллой и чеддером, и хот-догами, зажаренными во фритюре с маслом.
Посмотрев вниз, я замечаю, что мы все еще держимся за руки, поэтому тут же отдергиваю ладонь.
— Извини, — говорю я, отвернувшись, чтобы он не увидел мои порозовевшие щеки. — Из-за меня нас выгнали из автобуса.
Вообще-то мы, конечно, оттуда выпрыгнули, но результат тот же.
И все-таки я чувствую себя виноватой. Может, парню и было без разницы, куда ехать, но он явно не собирался выходить здесь, через пару кварталов от «Караоке Джей».
— Это место выглядит не хуже любого другого, — отвечает он, рассматривая баннер.
— Тогда не хочешь… осмотреться вокруг? — я неопределенно машу рукой в сторону празднества. — Раз уж мы здесь.
Он смотрит на меня, и в груди вновь появляется странное чувство.
— Почему бы и нет.
Мы шагаем вдоль лотков с едой. Вообще-то я могла бы просто пойти домой. Тогда, в караоке-баре, отзывы судей не давали мне покоя, поэтому я хотела сделать хоть что-нибудь и предложила караоке-баттл в порыве эмоций. Но это не назовешь настоящей практикой — на самом деле сейчас мне нужно отрабатывать навыки перед завтрашним уроком.
Только вот… я не хочу домой.
Мне давно уже не было так весело, как сегодня, так что, думаю, можно побаловать себя немного, пусть даже и всего на один вечер.
— Меня, кстати, зовут Дженни.
— А меня… — он колеблется, — Джеву.
Я чуть было не начинаю его поддразнивать, мол, уж не забыл ли ты собственное имя, когда замечаю знакомую дальше по улице — но она заходит в одну из палаток, исчезая из поля зрения.
— Твое корейское имя тоже Дженни? — спрашивает Джеву.
— По-корейски меня зовут Джуйон.
— Джуйон, — тянет он каждый слог. — Джу. Йон. Джуй-он-а.
— Да ладно, меня никто так не называет.
Мне становится жарковато, поэтому я беру один из пластиковых вееров, которые раздают поблизости, и начинаю им обмахиваться.
Похоже, в этом году фестиваль состоит в основном из палаток, рекламирующих различные предприятия, — и лотков с едой. Мы проходим мимо одного, где делают даккочи[16]: человек в огромных толстых перчатках поворачивает вертел над грилем одной рукой, а другой покрывает курицу густым соусом с помощью кисточки, после чего опаляет в огне до хрустящей корочки. К прилавку подходят две девушки. Проявляя чудеса ловкости, повар принимает оплату и отдает сдачу первой, в то же время укладывая вертел на тарелку и вручая еду второй.
