— Нет, ничего я не почувствовала, — заморгала глазами девушка. — Я же вам сказала, что это получилось случайно. Я просто осталась совсем одна. Я к нему не хотела. Я сразу с вокзала поехала к моей подружке, а у нее там такое! Боже, спаси, сохрани! — испуганно перекрестилась свидетельница. — Тогда я поехала к Натану Сигизмундовичу. Чтобы увидеть живого человека…
— Увидеть живого? — машинально переспросил следователь и снова подавил улыбку. — Так, значит, вы только сегодня приехали в Москву? Откуда, если не секрет?
— Из Самары.
— Что вы там делали?
По телу девушки прокатилась дрожь, и Батурин догадался, что задержанная напугана именно тем, что произошло в Самаре.
— Я ездила к одному парню, — произнесла она помертвевшими губами. — Из-за этого парня я бросила Вороновича. Но он оказался не тот, за кого себя выдавал.
Девушка испуганно заглянула полковнику в глаза и закусила нижнюю губу.
— Поясните? — нахмурился Батурин.
— Его там не оказалось. Вернее, он там оказался, но оказался совсем другим. А тот, который встретился мне на Чистопрудном бульваре, оказался вообще не тот. Потому что его, ну, который мне встретился, вообще не существует в природе. Понимаете?
Глаза следователя чуть не выползли на переносицу. Он зажмурился и сильно тряхнул головой.
— Не понимаю! — произнес он сурово. — Поясните, что значит: не существует в природе?
— Ну, что тут непонятного? — занервничала девушка. — Он из другого мира. Неужели не ясно?
Девушка втянула голову в плечи и испуганно зыркнула по сторонам. В глазах у следователя появилась тревога. Он внимательно вгляделся в задержанную и отметил нездоровую испарину на лбу и шальной блеск в глазах. «Ей нужно срочно показаться врачу», — подумал он.
— Теперь понятно… — кивнул Батурин и потянулся к листку, чтобы подписать пропуск.
— Вы думаете, я брежу? — распахнула глаза девушка, чутко уловив, что ей не верят. — Он знал обо мне все, даже то, чего не знала я, даже про Ирландию, да же про родинку на животе, которой у меня не было. Он умел управлять погодой. Не верите? В тот день, когда мы с ним встретились на Чистых прудах, небо было ясным…
Девушка вдруг умолкла и пронзила следователя таким серьезным взглядом, что тот усомнился в только что сделанном выводе.
— И что? — спросил он как можно мягче. — При чем здесь небо?
— А при том, что в этой жизни я не заслужила ясного неба…
С тех пор, как отец выволок ее голой из постели одноклассника и отстегал солдатским ремнем, небо для нее померкло. Это произошло в восьмом классе. С тех пор Инга не помнила ни одного солнечного дня, словно солнце для нее навсегда прекратило существование. Но в то майское утро небо было ясным. За это Инга может отдать зуб, хотя и проснулась с головной болью и тошнотворной помойкой во рту. Она встала с кровати, подошла к окну и посмотрела на шоссе через пыльное стекло.
Боже, как гнусно! Ее бы воля, она бы вообще не открывала глаз, чтобы не видеть эти бесконечные девятиэтажки, немытые витрины, сломанные скамейки, ободранные кусты, а главное — рожи. Эти сонные, скучные, озабоченные рожи под вечно свинцовым, беспросветным московским небом. А ведь ей только что снилось солнце и море. Она барахталась в волнах и видела берег со скалой. Ей всегда снилась эта скала и то, как она барахтается в море.
Но надо бы поторопиться. Воронович капризен, как баба. Старый козел, похотливый пес, вонючая трухлявая обезьяна, которая не имеет привычки ждать, и сразу давит на газ, если не видит ее на месте.
Юлька уже упорхнула на работу, оставив гору немытой посуды. Инга тихо простонала — в комнате снова потемнело. Но когда он заговорил с ней на Чистопрудном бульваре, вовсю сияло солнце. Это Инга помнит точно, потому что подумала: «Сколько же много в жизни (черт бы ее побрал!) зависит от того, какое небо над головой».
Она летела, неслась, опаздывала, цокая каблучками и проклиная на своем пути все, потому что яичница подгорела и пришлось отскребать сковородку, затем юбка прилипла к утюгу в самом пикантном месте, и пришлось отпаривать утюг уксусом. Наконец, уже за самым порогом оборвался ремешок босоножки. Пришлось влезть в Юлькины туфли, которые тут же начали натирать пятку и свертывать в трубочку пальцы, но главное — туфли совсем не подходили к юбке. Вдобавок голова гудела после вчерашнего «розового крепкого», внутри что-то нехорошо булькало, и все это вызывало такое раздражение, что она готова была вцепиться в рожу первому встречному за один похотливый взгляд.
