— Сдаюсь! Господа… Э-э, товарищи… Сдаюсь. Вам удалось меня разыграть. Но ради… Э-э… Бога? Раскройте же мне секрет. Как это сделано?
— Если бы мы знали, профессор, — Ленин совершенно без наигрыша вздохнул. — В Кремль явился человек, назвался посланником. Рассказал нам о какой-то звезде, откуда, якобы, прибыл. И дал вот этот мандат.
— А еще свечение. Кокон из оранжевого света, — прибавил Свердлов.
Профессор поглядел вопросительно на Дзержинского, но главный чекист лишь двинул плечами:
— Не присутствовал. Сожалею.
— То есть он так вот просто вошел в Кремль?
— Он прицепился к анархисту с Украины, как будто его спутник и охранник. После разгрома клуба анархистов на Малой Дмитровке они нас опасаются, — без выражения сообщил Дзержинский.
Профессор тяжело-тяжело вздохнул.
— Господа… Э-э, товарищи! Вы можете мне поклясться… Да хотя бы и Марксом! Что вы не пытаетесь меня обмишулить?
— Профессор, — Ленин тоже вздохнул точно в тон. — Мы знаем об этом ровно столько, сколько и вы. Феликс, что там со слежкой?
— Наш человек поговорил с этим анархистом, и выяснил, что встреча их случайная, и произошла третьего дня.
— А сам анархист? Не стоит ли его задержать? По крайней мере, не выдавать ему паспорта на Украину?
— Не вижу, чем нам это поможет. Он сам крайне удивлен. Он говорит, что полагал своего спутника ловким пройдохой, возможно — английским агентом. Но уж точно не посланником таких сил, о которых до сих пор писали только Герберт Уэллс, да у нас кто… Богданов, кажется? У Богданова и сюжет именно таков. Явился, дескать, марсианин к революционеру и предложил: айда на Марс! Там уже коммунизм, вот и поглядишь.
Феликс аккуратно допил чай и точным движением хорошего стрелка поставил чашку на блюдечко. Над столом пахло баранками, нагретой скатертью. В окно задувал обычнейший июньский ветер. Все выглядело привычно и обыденно — за исключением только черной таблички посреди стола.
— И, кстати, роман Богданова «Красная Звезда» опубликован в петербургском издательстве «Товарищество художников печати» именно девятьсот восьмым годом, — сказал вдруг Свердлов. — Что, если роман Богдановым не выдуман? Если в том луче содержались какие-то сведения, но, понимая их полную невероятность, Александр Александрович опубликовал их именно под видом фантазии? Ведь его же можно расспросить, он здесь, в Москве!
— Вы, простите, о каком еще луче?
— Профессор, наш гость заявил, что-де Тунгусский Метеорит есть световой сигнал колоссальной мощности, достигший нашей планеты в ответ на…
— Постойте. Постойте, — Феликс поднял обе руки, — если уж рассказывать, то давайте строго по порядку. Как они вошли, как сели, как выглядели.
— Это долго, а времени у нас немного.
— Именно поэтому, Владимир Ильич, нам никоим образом не следует спешить. — Феликс потеребил собственную бородку-щетку. Сам Дзержинский выглядел тоньше, острее, опаснее профессора Лазарева; что, впрочем, никого не удивило.
Ленин, оглядев соратников, сделал выбор:
— Тогда, товарищ Свердлов, начинайте вы. Вы их встретили первым.
— Постойте. Я телефонирую в университет, что задерживаюсь.
Профессор Лазарев удалился в кабинет, потом вернулся уже переодетый в домашний легкий полотняный костюм и тапочки. Снял очки, тщательно протер. Проклятая черная табличка не исчезла. Профессор пожал плечами, занял прежнее место за столом и обеими руками сделал приглашающий жест:
— Я телефонировал коллеге, Анатолию Болеславовичу. Он скоро придет и поможет мне с определением этого… Э-э… Предмета. Еще бы Зернова и Йоффе, но один в Самаре, второй в Петрограде… Засим я внимательно слушаю вас, господа… Э-э… Товарищи.
Свердлов заговорил, потом добавлял Ильич. Феликс и профессор слушали, то и дело посматривая в окно, словно бы перебивая вкус дичайшей новости созерцанием обычнейшего июньского неба.
* * *
Июньского неба впереди — до горизонта и за горизонт. Слева «семидесятый», справа «семьдесят второй», а сам Петер Штрассер на флагманском «семьдесят первом» корабле. Дирижабли последнего лета Великой Войны мало похожи на трубочки-”сосиски» первого военного сезона. Сейчас цепеллины уже обрели привычную каплеобразную, китоподобную форму с несколько расширенным носом и сходящим в шило хвостом. Вместо коробчатых полотняных нагромождений сделаны на хвосте вполне обычные стабилизаторы и кили, как плавники у китов. Только у китов плавников пара, и оба горизонтальные, а у дирижабля плавника четыре, и они крестом.
