– Есть. Англичане. Десять человек.
– Не потянем, – сказал Калинкин и исчез в кабине пилотов.
Через мгновение появился Шорников и наклонился к Корнееву, сидевшему первым на длинной лавке.
– Товарищ генерал-лейтенант, – прошептал подполковник, – у нас двадцать пассажиров, это максимальная для нас загрузка. Остальных – на второй рейс.
– Вы мне гарантируете благополучный исход вторых рейсов?
– Такой гарантии дать не могу.
– Подполковник, вы предлагаете мне разделить людей на чистых и нечистых?
– Товарищ генерал-лейтенант, законы аэродинамики едины для всех. Я могу взять на борт только двадцать человек. Ангелов среди остальных нет, параллельным курсом лететь не смогут.
– Подполковник, делай, что хочешь, но мы не только не можем никого снять с борта, но обязаны взять Черчилля и пятерых его офицеров.
– С Черчиллем ещё только троих, но с угрозой безопасности. Меня начальство посадит за нарушение правил!
– Сейчас я твоё начальство! И расстреляю тебя за невыполнение моего приказа! Под свою ответственность!
– С собой вы договоритесь, а с тем, кто выше?
– Отставить религиозную пропаганду! А с Господом я как-нибудь разберусь.
– Калинкин и Галактионов, выбрасывайте балласт и ненужное оборудование.
Якимов дёрнулся было помочь товарищам, но подполковник его осадил:
– Штурман Якимов, мне твоя голова тут нужнее. Своё ты уже сделал. Курс давай!
Пётр беспрекословно подчинился.
Галактионов кинулся в хвост самолёта, туда же потянулся Калинкин. Его взгляд наткнулся на Подкопина, по-прежнему стоявшего у открытой двери салона. Борис радостно подлетел к нему и обнял его.
– Жив! Жив, зёма! Пензяки просто так не сдаются. Вискарь передали?
– Конечно.
– Я же говорил, ещё встретимся! Подмогни чуток.
Галактионов не без «слёз» расстался с запасным баком. Возвращаясь, он увидел, как Калинкин и Подкопин катили прочь запасное колесо. Откатив его буквально на два-три метра, они опрометью кинулись назад. Первым заскочил Калинкин и ринулся в кабину пилотов. Едва Подкопин оказался на борту, Иван освободился от какого-то тряпья и втянул трап.
Он осмотрел салон: на лавке вдоль борта появились Рэндольф Черчилль и четыре британских офицера. Галактионов считал пассажиров по головам, шевеля пухлыми губами. Повернувшись к Шорникову, который стоял в проёме кабины, показал ему указательный палец, потом его «сломал». Шорников негромко сказал Корнееву:
– Товарищ генерал-лейтенант, один должен остаться. Иначе всех погубим.
Хотя Шорников и говорил вполголоса, но то ли у командира, привыкшего перекрикивать шум двигателей, был сильный голос, то ли в этот момент возник краткий миг тишины, но эту фразу услышали все. Повисла нехорошая пауза. Часть югославов знала русский язык, а тем более Тито. Югославский лидер обвёл соратников взглядом. Может быть, сейчас маршал жил в более динамичном потоке времени, может быть, просто так совпало. Никого из его товарищей нельзя было упрекнуть в трусости, но почему-то никто из них не двинулся с места. Не сделал даже попытки. Ни Глигорич, ни Кардель, ни Джилас, ни остальные. Тогда Тито медленно поднялся сам. Тут же вскочил весь Верховный штаб. Но опередил всех Корнеев, который влез в узкую щёлочку между маршалом и ближайшим товарищем, вытащил пистолет и протянул его Тито. Удивление достигло предела.
– Можете меня застрелить, товарищ маршал, но пока я жив, я вас отсюда не выпущу.
– Это что, арест? – иронично поинтересовался генсек.
– В Бари пойду под трибунал, похромаю куда угодно, но сейчас считайте, что это арест.
Югославы выжидающе смотрели на своего лидера. Глигорич незаметно расстегнул кобуру. Генсек Компартии Югославии задумался, потом непонятно чему улыбнулся и достал из брюк кармана спички. Потряс их у уха, проверяя, есть ли там что-нибудь. Улыбаясь, маршал обратился к своим друзьям:
– Без каждого из вас наша борьба бессмысленна. Пусть решит жребий. Я думаю, никто не возражает?
Тишина была ему ответом. Тито театральным жестом, который привлек к себе всеобщее внимание, протянул коробок Глигоричу. Душан, понимая, что уговаривать маршала при таком стечении зрителей бессмысленно, быстро достал спички, отсчитал двадцать штук, одну сломал у всех на глазах и выставил вперёд руку.
