— Ты извини, друг, — сказал он, убирая мелочь в карман, — но такая ерунда получилась… Пинжак дома забыл…
— Ничего, ничего! Бывает, — посочувствовал я.
— Я тебе в понедельник верну, — сказал он. — Или нет, лучше в среду… В четверг у нас как раз получка…
— Да ладно, чего там, — отмахнулся я. — Как-нибудь отдадите…
— Нет, я человек точный, — обиженно сказал он. — Сказано — в пятницу, значит, в пятницу! Весь полтинник и верну…
— Сорок! Не полтинник, а сорок! — поправил я.
— Да?! Ну дай еще сорок тогда, для ровного счета… В субботу все и отдам!
— Возьмите еще двадцать копеек и больше не просите! — сказал я.
Он обиделся.
— Думаешь, я нищий? — спросил он. — Я не нищий! Я зарабатываю будь здоров!.. Даже стыдно просить… Вон аж вспотел весь… На, попробуй!
Он схватил мою руку и прижал ее к своему влажному лбу.
— Действительно вспотел, — подтвердил я.
— Ну вот, а ты говоришь… Дай-ка платок…
Я протянул ему носовой платок. Он вытер лоб и шею, потом высморкался в него.
— Я его тебе в воскресенье вместе с деньгами верну, — сказал он, засовывая платок в карман брюк, — Выстираю и верну… Ты не сомневайся… Дай-ка закурить…
— Пожалуйста, закурите и дайте мне пройти, — сказал я, протягивая ему сигарету. — Я очень спешу…
— Ладно, успеешь, — сказал он, разминая сигарету. — С фильтром нет?
— С фильтром нет! — рассерженно произнес я. — До свидания!
— Да постой ты! — сказал он и положил мне руку на плечо.
Его рука была непомерно тяжела; очевидно, поэтому у меня слегка дрогнули колени.
— Я вообще-то больной, — сказал он, глядя мне прямо в глаза. — В психдиспансере на учете состою. У меня припадки бывают! Я человека убить могу, а мне за это путевку в санаторий дадут.
— Нне понимаю, зачем вы все это мне рассказываете? — растерянно пробормотал я.
— Да так, к слову пришлось! — прохрипел он. — Дай еще рубль!
— У меня нет больше! — тихо произнес я.
— Ладно врать-то, — ухмыльнулся он и, ловко сунув руку ко мне в карман, вытащил бумажник.
— Во, гляди! У тебя здесь десятка! А говорил, нет! Стыдно обманывать!..
— Но она мне самому нужна! — запротестовал я.
— Да я те отдам в получку! — сказал он, забирая десять рублей. — Уж не хочешь помочь трудящему человеку! А между прочим, мы для вас, гадов, мосты строили!
— Какие мосты?
— Небось на книжке немалые деньги лежат…
— Что вам угодно? — крикнул я, беспомощно оглядываясь по сторонам.
Его глаза сразу стали бесцветными и злыми.
— Поори у меня! — зашипел он. — Я те сейчас нос откушу… У меня припадок начинается… Я больной на нервы!.. Меня в Склифосовском каждая нянька знает!.. А ну брысь с дороги!..
Он оттолкнул меня и, пошатываясь, пошел прочь.
Я пошел в другую сторону, вернее, не пошел, а побежал, потому что его толчок придал мне определенную скорость. Моя душа раскалывалась от боли и обиды. Я был противен самому себе.
«Трус! Тряпка! — мысленно ругал я себя. — Каждый нахал может вытирать об тебя ноги! Тебя нагло обобрали, а ты и не пикнул! Задохлик! Слюнтяй! Плюгавый интеллигентик!»
Я мысленно бил себя кулаками по самым больным местам. Потом я бросил себя на землю и топтал ногами. Топтал долго, пока не вспотел.
Но у меня даже не было платка, чтобы вытереться.
И тогда я принял решение.
«Хватит! — сказал я себе. — Надо давать отпор наглости! Надо почувствовать себя человеком!»
Я круто повернулся и побежал назад.
Я метался по улице, вглядываясь в каждого прохожего.
Я заглядывал во все дворы и во все подъезды.
Я искал его.
«Где ты, рыжий нахал?! — мысленно орал я. — Выходи на честный бой! Я изувечу тебя! Няньки из Склифосовского тебя не узнают!» Я носился по улице как разъяренный зверь.
Прохожие испуганно шарахались от меня в сторону. Это только придавало мне силы.
И вдруг я увидел его. Увидел рядом, в двух шагах.
Он сидел за стеклянной стеной ресторана и пил водку.
На мои деньги.
Я толкнул дверь ресторана и вбежал в зал.
Я подошел к его столу и нагло сел.
Потом налил себе стакан водки и залпом выпил.
Потом закурил сигарету и стряхнул пепел ему в тарелку.
Он на меня не реагировал.
Он спал.
Сладко посапывал, подперев свою рыжую голову кулаком.
Я растерялся. Говорить ему что-либо в таком состоянии было бессмысленно. Я начал трясти его за плечо, но он мычал что-то бессвязное. Устав, я беспомощно опустился на стул.
