Я поселился на улице, которая уже несколько десятилетий была одной из главных артерий города. Потолок в комнате был высокий, два окна в бельэтаже высокие и узкие, как бойницы, двери тоже чрезмерно длинные, а ручки грязно-желтые с украшениями. В комнате было серо, полумрак, так и не побежденный дневным светом, — в полдень он отступал немного к углам и к высокому потолку и бессовестно вылезал обратно сразу же после полудня. Окна показывали только ряд окон напротив, таких же подслеповатых, поскольку в их глубине царил такой же полумрак. Над подоконником плыли головные уборы прохожих, как будто где-то затонул город и теперь течение непрерывно несет оставшиеся на поверхности после утопленников дамские и мужские шляпы. Неумолчный шелест шагов, проникающий сквозь стены, тоже производил впечатление, невольно заставляющее думать о реке.
Однажды на поверхности течения я заметил шляпу, не похожую на другие — черный котелок. Котелок проплыл и исчез, а поток продолжал течь. Минуту спустя кто-то позвонил в дверь, я открыл и обнаружил котелок на голове старого господина, который вытирал ноги, хотя уже целую неделю была сушь и перед дверями коврика не было. Старик приподнял свой котелок и спросил, можно ли войти.
Войдя, он огляделся и, вынимая из кармана сложенную вдоль газету, сказал:
— Я принес решение.
— Какое?
Он протянул мне газету. Она была такого цвета, какой приобретают старые кости домино. Газета была напечатана старомодным шрифтом, буквы на тонких и высоких ножках, их основания и головки обозначены мелкими точками. Мне бросилась в глаза дата заметки: «6 июня 1906 года. За последнюю неделю в Баден-Бадене…»
— Ребус, — сказал он, видя, что я не понимаю, в чем дело.
На другой стороне был ребус. Рядом было старательно написанное химическим слюненым карандашом решение.
— Вижу.
— Решен весь.
— Да.
— Я принес его в редакцию согласно адресу. Решил принести сам. Но, кажется, здесь уже не редакция, — добавил он, разглядывая мебель.
— Да, действительно. Теперь здесь частная квартира.
— Жаль. Я все решил. А где теперь помещается редакция?
Я пожал плечами.
— Когда я въезжал, здесь тоже была частная квартира.
— А до этого?
— Не знаю. Кажется, и до этого тоже.
— Очень жаль. Я сам все решил.
— Может быть, здесь когда-нибудь и была редакция, но давно, — сказал я с раздражением.
Он кивнул головой.
— Да, пятьдесят лет тому назад.
Этот полуинтеллигент начал выводить меня из терпения.
— Ну что вы пристали со своим ребусом! Вы же знаете, что с того времени многое изменилось!
— Что поделаешь, я не профессор. Я сам до всего дошел, — сказал он обидевшись.
С минуту мы молчали, потом я прочитал название его газеты. Я вскипел.
— Разве вы не знаете, что ваша газета была органом, проводящим коварную монархическую политику разделения национальных меньшинств?
— Это было в воскресенье. К нам пришел дядя, и в кармане у него была эта газета. Мы сидели в саду, потому что было жарко. Отец и дядя сказали, что будут играть в карты. Я хотел играть с ними, но отец мне не позволил, сказал, что я еще мал, когда вырасту, тогда и буду играть. Потом они сняли пиджаки и остались в жилетках. Они начали играть, а я вытащил эту газету из кармана, потому что пиджак дяди висел на суку черешни. Так я начал решать этот ребус.
— И только теперь кончили?.. — осведомился я язвительно.
— Это было очень трудно, сударь. Вот вы знаете, что такое «адекватный»? А там было и похуже.
— Позвольте, а первая мировая война?
— Меня не взяли.
— Вы какой-то смешной! Такой поворот, такой колоссальный скачок, Веймарская республика, плебесциты…
— Вы думаете, что это так просто. Мы в девятьсот десятом не очень-то знали, что такое цеппелин. Не шибко. Только когда у меня получилось «велосипед» и «зелень», вы знаете, иначе говоря — растение, — только после этого меня осенило.
