Хобо - страница 6
Дом, такой как сейчас, пустой, очищенный от моих ближних, производил впечатление вполне пристойного места. Я любил выпить первую чашку кофе вот так, без штанов, не промыв глаза. Так же как любил лежать в ванне, когда зазвонит телефон — так я мог спокойно довести до конца свое пробуждение; ленивый, беззаботный переход в безмятежное состояние не годится прерывать бессмысленным, типа «да что ты говоришь», позевыванием в телефонную трубку. Если это не что-нибудь особенное, важное, лучше отложить на потом. Проблема только в том, что всегда кому-то что-то «важно». Рассказать тебе о вчерашних абортированных скандалах или о планах на ближайшую ночь, в которых, к твоему удивлению, предусмотрено и твое участие. Но я не считал своей задачей учить случайно знакомых мне людей тому, что ни от кого не следует ничего ждать.
Я побрился, проверил свое лицо, выбрал белье и то, что надевают на него, потом вышел из дома. Там были улицы и прохожие, которые, случайно или нет, проходили, не замечая друг друга. Кучка куриных костей на смолистой поверхности асфальта. Солнце бросало отблески поздней весны в витрины и на террасы кофеен. Последний майский ветерок в этом сезоне. Я выбрал место поспокойнее, сел за столик в отцветающей, наполненной ароматами тени и заказал выпить. Ясно, что заказывая выпить, ты тут же, хочешь не хочешь, получаешь и собеседника.
«Эй, Зокс, тебя не было на открытии», Наталия улыбалась двусмысленно, словно на чем-то меня застукала.
«А тебя не было на закрытии», я ответил ничуть не менее двусмысленной улыбкой.
«Кто потерял больше?» у Наталии была слишком оживленная манера держаться, чтобы она дала себя чем-то смутить. А вообще-то она давала то там, то здесь, то одному, то другому.
«Каждый получил свое», сказал я в нос, сквозь туман вспоминая что-то, что, получается, открывалось и закрывалось, а между открытием и закрытием был вакуум, заполненный вместо конфетти незваными гостями и официальной тусой. Охотник убивает только тех животных, которых не может поймать живыми. Со зверями иначе. Так говорил мой отличавшийся странностями дядя, машинист локомотива, когда возвращался с охоты с пустыми руками. Вообще-то, его страстью было оружие, а охота — просто возможностью расслабиться, сбежать от домашнего шума и гама.
Но, когда много лет спустя я как-то взял в руки фотографию покойной тети, чувствуя пальцами осколки, зазубренные кусочки собственного детства, которое уже превратилось в далекое, неповторимое, неузнаваемое прошлое, дядя предложил мне сигарету и тихо пробормотал, что это и есть его единственный настоящий трофей. Не знаю, кого он имел в виду — животных или зверей. Но я точно знаю, что Наталия никак не вписывалась ни в одно из моих воспоминаний. Может, именно поэтому я позволял ей время от времени приклеиваться ко мне.
«Хорошая у тебя куртка», сказал я, щупая материал. «Вкус у скупщиков краденого становится все лучше». Мой большой и указательный пальцы оставляли следы на дениме с водоотталкивающей пропиткой.
«И у тебя неплохая куртка», сказала Наталия. «Махнемся?». Это звучало как приглашение. Она уже несколько раз носила мою замшу, причем на голое тело. Вечно какая-то поза.
«Она сильно поношенная», я потер рукав.
«Для натуральной замши это не страшно». Она надула губы, как будто ждала дистанционного поцелуя. Губы у нее были мясистые, прямо как две сосиски.
«Слушай, это у меня сегодня первая рюмка», я сменил тему, воодушевленный своим окончательным пробуждением. «Выпьешь чего-нибудь?» предложил я ей в качестве пролога к ничему.
«Мне слишком рано для выпивки». Сегодня мы с ней не совпадали по фазе.
«А-а», я посмотрел на нее с притворной заинтересованностью, «исправляешься».
«Исправляться я не собираюсь», двусмысленная улыбка испарялась в табачном дыму.
«Я тоже», я заказал еще рюмку. Во всех кофейнях одно и тоже: вместо дозатора пользуются пипеткой для глазных капель.
«Так значит…», она не закончила вопрос. Если это вообще было началом вопроса.
