Он такой, Юрий Дмитриевич! Все время как бы спрашивающий себя: неужто я больше не способен? Не способен на большее? Нырнуть с маской поглубже, а затем с раскрошенной временем греческой амфорой озорно уплыть к далекому берегу. Скольких одарил этими историческими и живыми «дарами моря», со сколькими поделился своей неиссякаемой влюбленностью в крымские пейзажи бывший мальчишка из Судака! Уже в ранние годы работник, на котором постоянные обязанности на огороде, корма для коровы, ну, а себя самого подкормить чем бог пошлет — это было делом корпоративномальчишеской чести. Честнейший человек, он и сегодня, кажется, должен держать себя за обе руки, если дорога вдоль виноградника непереносимо долго тянется: раньше мать строго покрикивала, сегодня — жена Валя. («Вот будет здорово, если тебя поймает сторож, который любит смотреть «Сельский час»!»)
А как сам он шумел, возмущался, собой возмущался, себя презирал, когда в крымском городишке Орджоникидзе нас надули! Шли туда, прижимаемые к самому морю горами, а он все обещал: «Лучший в мире город над морем, а какие речистые и расторопные торговцы на базарчиках!» Купили вареную кукурузу прямо с мотоцикла, а с нас взяли дважды за один и тот же товар: и с него, и с меня. «Кого, кого надули? — ну прямо из «Ревизора» монолог. — Меня, крымского пацана, который мог сам — кого угодно! В этой вашей литературе потеряешь всякую форму!»
Но нет, не теряет он форму, кого-кого, а Черниченко не купишь новыми вариантами старых инструкций, кабинетных начинаний, не заразишь административным восторгом по поводу еще одной панацеи от всех наших сельскохозяйственных бед.
Все проверит, все оценит — и не за столом своим письменным, а став, если надо, на мостик комбайна с механизатором, выработав женские, очень даже нелегкие, нормы «на свекле», проникнув, если надо, в святая святых — на «Ростсельмаш», где делают те самые две тысячи с чем-то «болтов», которые собирать потом в комбайны приходится сельским умельцам («дерзай, изобретай, пробуй!»).
Сегодня Юрия Черниченко — как нашли. Еще бы, кто больше соответствует новым требованиям к работе журналиста, писателя: всестороннее знание предмета, бессчетные личные, многолетние контакты с сотнями специалистов, практиков, такая погруженность в проблему, что человек любую «амфору» извлечет с самого дна времени, истории (если надо, — пожалуйста, цитата из Вергилия, Овидия… о чистых парах!). И неизданные прежде статьи его тоже — как нашли. Работают сегодня на перестройку. А документальных телефильмов сколько сняли с полки! И поскольку все честно, все талантливо — ничего не устарело. Действовал, жил, как и многие его герои — селекционеры, председатели да директора: пока у вас там очередные бюрократические игры то с кукурузой, то с травопольем, мое дело сберечь, что можно сберечь, хлеб растить, сорт создать, — не может быть, чтобы не вернулись к здравому смыслу!
Иногда голос срывался. Но как ни странно — это тоже на пользу. Появлялась еще одна краска в стиле, интонация в голосе. Как-то Лев Толстой, «подводя итоги» своим многолетним попыткам образумить власти, признался своему секретарю: порой хочется вместо всего этого сделать так: «Ку-ку!»
А что еще остается? Когда комбайностроители «Ростсельмаша» за свои тысячи «болтов в мешке» пожелали знак качества, а в перспективе и госпремию, — Черниченко не выдержал и издал свое громкое мальчишеское «ку-ку» («Комбайн косит и молотит»). Обиделись. Не за себя, нет, а за «честь советской марки». («Как будто не сами они, такой работой, втаптывают ее в грязь?»)
Действует и сегодня черниченковское «ку-ку» — порой сильнее логики цифр.
Но о цифрах особый разговор. Они, в таком качестве, так азартно, просто-таки карнавально работающие — воистину открытие Юрия Черниченко.
Его заслуга. Но и мы к ним, таким цифрам, все более восприимчивы. Отчего бы? Видимо, надоело ничего не понимать.
Как в те годы, когда читали о небывалых урожаях «белого золота» (цифры, цифры), а обыкновенные простыни, постельное белье вдруг стали недоступной роскошью для растерявшегося населения.
